Король Треф - Борис Седов

— А на каких травах настой? Что-то мне незнакомо.

Пахомий улыбнулся и ответил:

— Откуда ж оно будет тебе знакомо, если там у вас травы свои, таежные, а тут все совсем другое растет. Но тоже добрый сбор.

— Да, сбор хороший, — согласился Алеша и аккуратно отломил кусочек сухаря, обсыпанного маком.

— Так расскажи мне, Алеша, как ты сюда попал, — спросил, наконец, Пахомий, пытливо глядя на юношу.

Алеша вздохнул и, поставив кружку на стол, ответил:

— А я и сам не знаю. Мы со старицей Максимилой и с сестрой моей младшей Аленой сидели на полянке нашей да чай пили. Вдруг прилетел вертолет, нас с Аленой схватили и без всяких слов увезли на нем. А Секача, пса нашего, застрелили. И вот теперь я здесь. А где Алена, я и не знаю. Приходил вчера генерал какой-то, забыл его фамилию, так я с ним разговаривал, а про Алену и не спросил. От этого всего у меня голова кругом пошла, вот и забыл. Эх, стыдобушка, — брат, называется!

— Ну, не казни себя, не казни. Придет опять генерал этот, его Александром Михайловичем звать, важный, между прочим, генерал, так и спросишь у него про сестренку свою. Да не сокрушайся о ней, ничего с ней плохого не случится.

Пахомий понизил голос и доверительно сказал:

— Я тут хоть и маленький человек, истопником служу, но кое-что знаю. Так что расскажу я тебе сейчас о том, где ты да зачем. Ты чай-то допивай, а потом и поговорим.

С улицы доносились выкрики и кряхтенье.

Алеша посмотрел в открытую дверь и увидел, что несколько молодых парней в синей униформе усердно лазят по железному разлапистому пауку, а рядом с ними стоит молодой военный и строго покрикивает, подгоняя их и не давая лениться. В руке у него была хворостина и, увидев, что один из парней замешкался, он подошел к нему и с силой вытянул его хворостиной по заднице. Парень ойкнул и зашевелился пошустрее.

Алеше стало смешно, и он фыркнул.

Пахомий тоже посмотрел в ту сторону и, скрывая улыбку в бороде, сказал:

— Погоди, посмотрим, как ты будешь хихикать, когда тебя вот так же за нерадение поучат. Небось, не понравится.

Алеша хотел было спросить, что он имел в виду, но тут его внимание привлекли четверо парней, которые под руководством другого военного изо всех сил лупили друг друга каким-то замысловатым способом. При этом они соблюдали очередность и выкрикивали непонятные слова. Военный отдал команду и они, чудно поклонившись, начали волтузить друг дружку другим манером.

Тут любопытство Алеши достигло предела, и он, повернувшись к Пахомию, хотел было расспросить его о том, что увидел, но тот, предупреждая его вопрос, сказал:

— Ну как, напился чаю, Алеша? Вот и хорошо. Пойдем-ка на свежий воздух, сядем там на лавочке, да я расскажу тебе кое-что.

Они вышли на улицу и устроились за тем самым столом, где вчера состоялась странная беседа Алеши и важного генерала Александра Михайловича Губанова.

Пахомий огладил клочковатую неухоженную бороду и начал:

— Сам я человек маленький. Мое дело — уголек в котельной жечь да двор подметать. Вот и все мои мирские дела. Но, как я уже сказал, кое-что я знаю и поэтому расскажу тебе, чтобы внести некоторую ясность в твое положение.

Он кашлянул и продолжил:

— Это место называется спецбазой ФСБ. Что такое ФСБ — знаешь?

— Знаю, — ответил Алеша, — мне генерал вчера рассказал. Это вроде как главная государственная стража.

Пахомий поднял брови и сказал:

— Ну-у… В общем, так оно и есть. Так вот, Алеша, на службу в эту стражу какого-всякого не возьмут. Тут люди особые нужны. И получается, что ты, Алеша, как раз один из таких особых. И тебе предстоит стать воином, охраняющим жизнь и покой людей. А то, что тебя привезли сюда, не спросив, так это потому, что то дело, которому ты будешь служить, гораздо важнее, чем твои собственные желания и стремления. И, раз выбрали тебя среди тьмы других людей, значит — стоишь ты того.

Алеша слушал Пахомия и удивлялся тому, как складно тот излагает такие непростые вещи.

— И я скажу тебе больше, брат Алексей, — сказал Пахомий многозначительно, — считай, что здесь ты сможешь послужить Господу так, как нигде больше не удастся. И то, что здесь с тобой не будут говорить на божественные темы, — ничего не значит. Тебя научат знающие наставники, и будешь ты мечом огненным пресекать зло и скверну. А уж что такое зло и скверна, я знаю хорошо. Даже очень хорошо.

Лицо Пахомия омрачилось какими-то мыслями, и он, нахмурившись, замолчал. Алеша, посмотрев на него, понял, что Пахомия что-то гнетет, и гнетет сильно, но из деликатности не стал любопытствовать попусту, а вместо этого спросил:

— Генерал вчера сказал мне, что они служат людям и исполняют богоугодное дело. Это правда?

Пахомий вскинулся и спросил:

— Что, прямо так и сказал?

— Да, прямо так. И еще он сказал, что они борются со слугами Сатаны. И что дело это — тайное.

Пахомий огорченно покрутил головой и, вздохнув, посетовал:

— Эх, Алеша, Алеша, вот видишь, как оно… Со мной-то он так не говорил, не открывался, видать, велик грех мой. А то, что он тебе тайны эти открыл, — это для тебя хорошо. Это значит, доверяет он тебе. А уж если он доверяет…

И Пахомий, будто не веря самому себе, снова покрутил головой.

Потом посмотрел Алеше в глаза и твердо сказал:

— Доверие этого человека многого стоит. И ты им дорожи, доверием этим. Видать, брат Алексей, увидел он тебя насквозь и понял, что ты — человек честный и смелый. А раз генерал тебе поверил сразу, то и я могу рассказать тебе историю свою горькую. Трудно мне ее в себе носить, ох, трудно!

И он надолго замолчал.

Алеша, не мешая ему думать свою горькую думу, повернулся в сторону тренажеров и стал смотреть на то, как будущие борцы с Сатаной, корячась и скребя ботинками, лазят по одинокой стене с нелепыми дырами окон, торчавшей посреди двора. Поглядев на их не очень ловкие движения, Алеша усмехнулся и подумал, что лупили друг друга они еще куда ни шло, но вот лазить — не умеют. Сказали бы ему, он бы показал, как нужно лазить.

Пахомий испустил тяжелый вздох, и Алеша снова повернулся к нему.

— Господи, прости меня, грешного, — страдальчески пробормотал Пахомий и, перекрестившись, заговорил тихим голосом:

— Сам я из Архангельска, и годов мне сорок девять. Вырос я сиротою и родителей своих не знаю. Стукнуло мне восемь лет, и я убежал из детдома. Стал мыкаться по вокзалам да подвалам, а потом забрался на поезд и поехал под лавкой сам не знал куда. А там, в вагоне, меня укусила собака, и я от испуга с поезда-то и спрыгнул. Хорошо, что тихо ехали, а то мог бы и шею себе свернуть. И вот, Алешенька, стою я в лесу, поезд за поворотом скрылся, вокруг никого, а годочков-то мне — всего-навсего девять. И ничегошеньки у меня нет. Ни корочки хлеба, ни одежонки теплой. И пошел я по лесу, куда глаза глядят. Ел ягоды, пил воду из ручья, а на третий день, когда уже вовсе погибать собрался, подобрали меня староверы. Привели в свое поселение, накормили, помыли и взяли к себе жить. А потом, когда подрос маленько, принял я веру старую, крепкую и стал братом Пахомием. Стукнуло мне двадцать два, и пришлась мне по сердцу сестра Ирина, красивая да тихая. И стали мы с ней перед Господом Богом мужем и женою. Через год родилась у нас дочка, Настей назвали…