Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Настораживает, что не сохранилось ни одного произведения, написанного до 1901 года (Кобе 23 года), и нет даже свидетельств о них самого автора. Правда, в предисловии к первому тому издатели утверждали: «До недавнего времени не разысканы архив Кавказского союзного комитета РСДРП и отдельные издания закавказских большевистских организаций, в которых печатались произведения И. В. Сталина. В частности, до сих пор не найдены произведения: “Программа занятий в марксистских рабочих кружках” (1898 г.) и “Кредо” (1904 г.)»[300]. Это заявление, мягко говоря, не точно. Архив Кавказского союзного комитета к моменту издания сочинений был давно обнаружен. Не исключено, что архив сохранился не полностью, но непонятно все же – зачем было сообщать о том, что его документов нет вообще? Может быть, потому, что из документов архива становилось ясным, какую значительную роль играл тогда в кавказских делах Л. Б. Каменев? В январе 1945 года заведующий «кабинетом Сталина» в ИМЭЛ В. Д. Мочалов делился своими сомнениями по поводу авторства многих выявленных статей и, в частности, писал: «Кроме того, в сохранившемся в архиве протоколе заседания Кавказского Союзного комитета от 30 января 1905 г. сказано: “Тов. Юр.[ий] является ответственным по редактированию изданий Союза, особенно на русском языке”. Юрий – это, по-видимому, Каменев, не ему ли принадлежат названные выше статьи, написанные, должно быть, вначале по-русски (выделено мной. – Б. И.), для русского издания “Борьбы пролетариата”?»[301] Если Каменев редактировал русский вариант «Борьбы пролетариата», то Сталин по возвращении из очередной ссылки в январе 1904 года параллельно делал то же самое по отношению к ее грузинскому эквиваленту «Пролетариатис Бродзола». Вскоре газета с тождественным содержанием и под руководством единой редакции, куда помимо Сталина и Каменева входили А. Г. Цулукидзе, С. Г. Шаумян и другие, стала выходить не только на русском и грузинском, но и на армянском языках[302]. Не исключено, что среди анонимных статей, опубликованных на грузинском языке, были и работы, написанные по-русски Каменевым или кем-то еще, но переведенные или переложенные на грузинский язык Кобой. Позже Сталин включил их в свои сочинения без каких-либо оговорок. Кроме того, анализ ранних работ Кобы не оставляет сомнений в том, что он до революции, особенно в начале публицистической деятельности, чаще всего был лишь ретранслятором, перекладывавшим с русского языка на грузинский те идеи, которые появлялись в социал-демократической печати. Но при этом он, конечно, с каждым годом все больше вносил и что-то свое. Коба умел и любил учиться.

В начале 1945 года директор ИМЭЛ В. С. Кружков, отчитываясь перед вождем, в частности, писал: «Среди них (документов архива Кавказского союзного комитета. – Б. И.) оказались рукописи нескольких статей товарища Сталина, черновики протоколов съездов Союзного комитета, но не было работы товарища Сталина под названием “Кредо”»[303]. Сталинские архивисты не нашли и «Программу» занятий в марксистских кружках. Обратим внимание: кроме «Программы», Сталин не смог ничего больше припомнить из того, что он опубликовал или написал до 1901 года. Трудно поверить, что юноша, склонный к поэтическому мировосприятию, к романтизму и проповедованию в семинарских и рабочих кружках, а значит, склонный и к публицистическому творчеству, до 23 лет не пытался как-то оформить свои мысли. Хорошо было бы также понять, в атмосфере каких идей и проблем эти самые мысли зарождались? Если верить официальным и неофициальным биографам, в том числе современным, в 1901 году сразу, как из головы Минервы, пред всем миром явился сложившийся зрелый марксист и убежденный социал-демократ. Единственными источниками на сей счет, широко используемыми современными исследователями, являются мемуары, собранные главным образом в период сталинского могущества. Понятно, что они или рисуют благостную, но совершенно искаженную картину в духе официальной биографии, или просто молчат[304]. Думаю все же, что кое-какую информацию на сей счет можно извлечь из опубликованных ранних произведений самого Кобы, тем более что стареющий Сталин предпослал им собственноручно написанное предуведомление, в котором предостерегал читателей: «Чтобы понять и должным образом оценить эти произведения, следует рассматривать их как произведения молодого марксиста, еще не оформившегося в законченного марксиста-ленинца, понятно поэтому, что в этих произведениях сохранились следы некоторых ставших потом устаревшими положений старых марксистов, которые были преодолены впоследствии нашей партией»[305]. Но дело не только в том, что Коба конца XIX и первых лет века XX, конечно же, не мог предвидеть того, что российские социал-демократы вскоре расколются по отношению к аграрному вопросу и крестьянству, по отношению к характеру будущей российской революции, а он сам в 20-х годах схлестнется с Троцким на почве авторства идеи перманентной революции. Дело в том, что Коба не был рожден ни теоретиком, ни идеологом. Сам Сталин в том же предисловии свои ранние произведения характеризовал подчеркнуто скромно, позволяя тем не менее другим захлебываться от восторга по поводу каждого его напечатанного в молодые годы слова. Несмотря на то что он уже давно был официально признанным «гением всех времен и народов», он демонстративно отстраненно оценивал молодого Кобу лишь как одного из «практиков-большевиков». Все в том же предисловии 1946 года он признавал, что до революции не придавал большого значения теоретическим вопросам: «…мы, практики, – отмечал он, – не вникали в это дело (в теорию перманентной революции. – Б. И.) и не понимали его великого значения ввиду нашей недостаточной теоретической подготовленности, а также ввиду свойственной практикам беззаботности насчет теоретических вопросов»[306]. Здесь Сталин в очередной раз пококетничал, как он не раз кокетничал перед слушателями и читателями, а позже ерничал во время дискуссий с Троцким и оппозиционерами 20-х годов, противопоставляя себя и своих соратников, руководящих «строительством» социализма, то есть «практиков», болтунам-оппозиционерам, то есть «теоретикам». И действительно, лишь к моменту подавления «правой» оппозиции и разрыва союза с Н. Бухариным (то есть к 1928 г.) Сталин окончательно уверовал в свои выдающиеся теоретические способности. Видимо, не для одного Бухарина, но и для Троцкого и многих других стала полной неожиданностью в тот момент претензия Сталина на роль главного партийного мыслителя. Только в канун 50-летнего юбилея в 1929 году он был окончательно и бесповоротно официально признан выдающимся марксистом.