Эйнштейн - Максим Чертанов

15 марта он поехал в Давос — открывать университетские курсы для отдыхающих, это хорошо оплачивалось. А 25-го упал в вестибюле отеля, уронив тяжелый чемодан. Эльза привезла его домой, Плещ диагностировал воспаление серозной оболочки сердца, прописал постельный режим, не есть соли и не курить. Нужен был секретарь, Эльза и Марго были, сказать честно, недостаточно умны, возможно, Эйнштейн мечтал о новой Бетти Нойман, но жена благоразумно взяла поиск в свои руки. Ее сестра Роза рекомендовала их землячку, разумеется еврейку, Элен Дюкас (1896–1982). Ее отец был коммерсант, но небогатый, шесть братьев и сестер, до пятнадцати лет Элен ходила в школу, после смерти матери стала хозяйкой в семье. Отец умер в 1919-м, дети подросли, Элен устроилась воспитательницей в детский сад, в 1921-м стала работать учительницей в Мюнхене, в 1923-м переехала в Берлин, где служила секретарем в издательстве, но фирма закрылась. Она не вышла замуж и, насколько известно, никогда и не собиралась.

После собеседования с Эйнштейном (заверившим ее, что физику ей знать не надо) и Эльзой ее взяли. Она останется при нем до смерти — типичная фанатично преданная секретарша, «цербер»; она будет называть «грязной книжонкой» любую биографию, проливавшую хоть какой-то свет на его личную жизнь. Марк Дарби, историк-архивист, изучал фотографии Эйнштейна — и на всех была Дюкас: «Я обратил внимание, что она ухитрилась попасть буквально на все фотографии… И всюду смотрела прямо в объектив. Она, как видно, считала этого господина своей собственностью». Доктор Густав Баки: «Она посвятила ему жизнь. Она оберегала его от горы писем… Она была гораздо умней, чем его жена, и была ему прямой противоположностью… Она знала все на свете, где какой идет фильм с какими актерами, подробности жизни эскимосов, в каком океане находится остров Псимбе — все, от чего он был далек. Одно из ее главных достоинств было умение не пускать к нему людей, когда он работал». Джордж Дайсон, сын физика Фримана Дайсона, знавшего Элен в США: «Ее инстинкт был силен и безошибочен, как компас. Хотя она могла продемонстрировать приятную улыбочку и вежливое обращение с теми, кто ей нравился, обычно она была сурова, крута и порой очень колюча». Ганс Альберт подозревал, что она любовница отца, сама она говорила, что хозяин относится к ней как к столу или стулу, и, видимо, была права, хотя это не исключало возможность влюбленности с ее стороны.

20 мая 1928 года прошли очередные выборы в рейхстаг: СДПГ — 29,76 процента, далее шли Национальная народная партия, центристы, КПГ; бедная Демократическая партия набрала лишь 4,8 (потеряв еще 1,5 процента); НСДАП заняла последнее место и показала худший результат за свою историю участия в выборах — 2,6 процента. Зато в число депутатов прошли Геббельс и Геринг, а Техова, одного из убийц Ратенау, выпустили из тюрьмы «за примерное поведение»…

Эйнштейн лечился, в постели лежал не без толку, занимался своим абсолютным параллелизмом, в июне и августе опубликовал статьи в «Анналах математики» — как обычно, выяснилось, что этот подход уже использует другой человек, француз Эли Картан, который, конечно, рассердился, но Эйнштейн ответил, что даже не слыхивал о его работе. (Теперь попытку выстроить Общую теорию всего на основе абсолютного параллелизма называют теорией Эйнштейна — Картана.) Губерт Геннер, историк науки: «В области единой теории поля Эйнштейн просто любил делать всю математику сам, независимо от того, что другие сделали это раньше и, может быть, лучше».

Со здоровьем стало получше к августу, поехали с Эльзой и Дюкас на курорт Шарбейц, там Эйнштейн читал Спинозу и дискутировал о нем с немецким искусствоведом Абрахамом Варбургом. В том же месяце представителями пятнадцати государств был подписан Парижский пакт — договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики; позже к нему присоединились почти все существовавшие в то время страны. Эйнштейн, Цвейг, Бертран Рассел и еще многие подписали петицию, призывая всех принять этот пакт. По возвращении домой Эйнштейн был избран в совет Немецкой лиги за права человека, писал в издаваемом лигой журнале: «Политическая апатия людей в мирное время показывает, что они с готовностью позволят вести себя на убой. Сегодня им не хватает смелости даже поставить подписи в поддержку разоружения — за это они будут вынуждены пролить кровь завтра». Предположительно к этому периоду относится знакомство Эйнштейна с Альбертом Швейцером — теологом, врачом, музыкантом и благотворителем: друг другом восхищались всю жизнь и вели переписку, хотя встретиться довелось всего два или три раза.

В сентябре надо опять кого-то выдвигать на Нобелевскую премию будущего года. Уж конечно не кого-то из «квантовой банды», а своих сторонников? Отчасти да: первым Эйнштейн рекомендовал де Бройля, потом Шрёдингера, но также и своего главного врага — Гейзенберга, однако приписав при этом: «Как мне кажется, в первую очередь следует рассмотреть кандидатуру де Бройля, в особенности потому, что его идея несомненно верна, в то время как пока не ясно, что останется в будущем от грандиозных теорий двух других ученых». В итоге премию получил де Бройль: шведы очень уважали мнение Эйнштейна, возможно, по инерции считая, что он и в современной физике «самый главный».

Очередное письмо в защиту обвиненного: Филипп Хальсман, еврей, в сентябре 1928 года гулял в горах со своим отцом, тот упал со скалы и погиб, свидетелей не было. Филипп получил десять лет за убийство. Началось новое «дело Дрейфуса», в защиту Хальсмана выступили многие знаменитости, среди них Эйнштейн и Томас Манн. В результате через два года Хальсмана выпустили и выслали из Австрии; он уехал в Париж и стал известным фотографом. О травоядные времена, когда открытые письма на кого-то еще действовали!

В октябре в Берлинский университет по путевке Наркомпроса приехал Лев Ландау, подошел к Эйнштейну, тот позвал в гости. Ландау рассказал о встрече лишь в 1961 году студентам МФТИ; как отмечено в стенограмме, он говорил: «Эйнштейн не мог понять основных принципов квантовой механики. Этот факт поистине удивителен. Я пытался объяснить ему принцип неопределенности, но безуспешно». Вскоре Ландау дал интервью журналисту Ярославу Голованову — в основном о Боре, но упоминался и Эйнштейн: «Я считаю Эйнштейна величайшим физиком всех времен. И тем не менее сегодня трудно говорить о школе Эйнштейна, а школа Бора — это почти все ныне здравствующие крупные теоретики. Почему так — Бор сказал однажды: „Эйнштейн был не только гений, он был еще и прекрасный, очень добрый человек. Но он привык все делать сам, и делать прекрасно“. Привык все делать сам. Может быть, в этом суть их различий. Я вспоминаю Эйнштейна. Он был так же прост, доступен и добр, как Бор. Но говорить с ним было трудно. Он не любил вообще говорить. Он был человеком в себе. Для генерации мысли ему, очевидно, вовсе не требовалось общение».

Нет, общение все-таки требовалось: без ассистентов Эйнштейн не обходился. Громмер был родом из Белоруссии, и теперь его позвали в Минск; Эйнштейн (несмотря на то, что, по некоторым источникам, между ними произошла ссора) написал роскошное рекомендательное письмо, и 1 ноября 1928 года Громмера зачислили на должность профессора в БГУ, а с 1931 года — в Физико-технический институт Академии наук БССР. Его сменил австрийский математик Вальтер Майер (1887–1948), человек кроткий до самоуничижения, но очень толковый; он был одним из любимейших ассистентов Эйнштейна, тот неоднократно умолял Прусскую академию взять Майера на жалованье, но там отказались, и Майер сделался как бы членом семьи Эйнштейна. Пока что они продолжали работу над единой теорией поля в соответствии с все тем же принципом абсолютного параллелизма. 4 ноября в «Нью-Йорк таймс» появилась статья «Эйнштейн на пороге великого открытия». Десятки журналистов осадили квартиру, ожидая какого-нибудь нового «чуда». «Квантисты» делали чудеса каждый день, но за ними так не бегали. Почему? Во-первых, их было много, а Эйнштейн один. Во-вторых, вокруг него уже сложился ореол загадочности. В-третьих, они занимались вещами малюсенькими, а он — огромными. Понятно, что предпочтут читатели газет.