Цена вопроса. Том 2 - Александра Маринина

Вы скажете, что этого не может быть? Что это бред? Да, это бред по сути, но по факту — жестокая реальность. Я своими глазами читала этот отказной материал, мой товарищ по несчастью прислал мне скан. Если кто не верит — дайте знать, выложу скан в блоге, чтобы все могли прочесть этот литературный шедевр.

Так что, дорогие подписчики, выносим из данной истории урок: если вас в чем-то подозревают и вы не хотите, чтобы вас посадили, просто не приходите в полицию, когда вас вызывают, и не открывайте дверь полицейскому, когда он придет к вам домой. Он сильно настаивать не будет, ему проще написать отказной по выдуманному на ходу основанию, чем работать, раскрывать преступление, искать преступника и доказательства его вины. Это ж вон сколько работы надо переделать! А так — навалял какую-нибудь глупость в отказном, и сиди, кури бамбук, не парься. Главное — не поставить заявителя в известность о том, что в возбуждении дела отказано. Пусть человек думает, что полиция надрывается, старается, ищет… Никаких уведомлений не посылать (хотя это тоже нарушение закона, уведомить обязаны, и сроки для этого жестко прописаны в законе), а если позвонит — тянуть резину, отвечать уклончиво и размазанно, чтобы у потерпевшего сложилось ощущение, что «работа идет» и «как только будут результаты — с ним свяжутся».

Вы думаете, что на этом все и закончилось? Как бы не так! Товарищ мой по несчастью оказался малым упертым, отказ опротестовал, ходил к начальству полицейскому и прокурорскому. Добился, что решение об отказе отменили, попросили написать новое заявление (кстати, интересно: почему? Куда старое-то дели?) и пообещали отписать материал другому исполнителю. Снова проходит месяц, другой. Никаких уведомлений. Товарищ идет в полицию выяснять. И знаете, что ему сказали? Кто еще не упал со стула раньше, может упасть сейчас, поэтому держитесь крепче: материал направлен в службу судебных приставов. Зачем? Для чего? С какой стати? Опять пошел по начальству, стали искать материал у приставов и, само собой, не нашли. Потерялся. А в нем были оригиналы финансовых документов.

Красивая история?

Делайте выводы.

И выводы не только о том, каким образом полиция уклоняется от работы по защите граждан своей страны, но и о том, почему вкрадываются ошибки в судебные документы и почему теряются материалы. Может быть, по халатности, может быть… А может быть, и нет.

Думайте сами.

В общем, если не шевелиться, то можно было даже убедить себя в том, что он совершенно здоров и никакой операции не было. Однако при любом движении, даже при глубоком вдохе и при малейшем напряжении брюшных мышц шов давал о себе знать горячей режущей болью. Шарков злился, причем делал это вслух и не выбирая выражений, благо ему как генералу полагалась одноместная палата, и можно было не стесняться.

Сын Олежка примчался перед обедом, с работы вырвался, посидел минут десять, спросил, что нужно привезти и не позвонить ли маме. Валерий Олегович попросил доставить из дома кое-что необходимое.

— А маму не беспокой, — сказал он. — Пусть живет своей жизнью. Со мной ничего страшного, все уже позади, врач обещает, что через какое-то время я буду полностью трудоспособен и забуду про все это как про страшный сон. И ты тоже за меня не волнуйся, только привези все, что я попросил, и больше приезжать не нужно. Ничего со мной тут не случится.

На выразительном лице сына проступило плохо скрываемое облегчение. Он любил отца, конечно, любил, в этом Шарков не сомневался, но Олег, впрочем, как и большинство мужчин, не любил больниц и боялся их. Ему казалось, что больница — это непременно горе, страдание и ужас. Если человек в больнице, значит, все совсем плохо, потому что если еще не очень плохо и есть надежда, то люди болеют дома. Откуда в головах появляется такая логическая сцепка — сказать трудно, но она существует.

Сразу после обеда пришел Большаков, который больниц и врачей не боялся, навещал людей в стационарах часто и потому безошибочно определял, что именно нужно человеку, только что перенесшему экстренную полостную операцию, а что категорически нельзя. В первую очередь больному нужна вода, и лучше, если это будет любимая и привычная вода, а не абы какая. Полковник привез упаковку из десяти бутылок. Следом за водой на свет появились влажные очищающие салфетки. Новая зубная щетка и тюбик пасты. Бритвенный станок и пена для бритья. Мыло. Смена белья, носки и тапочки, новые, только что купленные, с этикетками. И никаких «колбасок», «сырков» и апельсинчиков.

— Вот зарядники, один к айпаду, второй к телефону, — Константин Георгиевич выложил на стол пакетик. — Я подумал, что у вас же наверняка их с собой нет.

— Правильно подумал, — с благодарностью улыбнулся Шарков. — Телефон и планшет мой помощник в сумку засунул, когда отправлял меня в госпиталь, а зарядники у меня дома, попросил Олежку привезти, но он, наверное, только завтра сможет ко мне выбраться, а батареи уже сели, я тут от всего мира отрезан. Ну, рассказывай, что там у нас. Повезло, что я успел все новости из Нанска передать тебе до того, как меня свалило.

Большаков уселся поудобнее и начал рассказывать. О том, какие молодцы ребята из Шолохова, благодаря которым удалось выловить сумасшедшего убийцу-композитора и раскрыть три убийства, по которым уже и работать-то давно перестали. О том, что пострадала молодая девушка, красавица, у которой назначена свадьба. О том, что Всеволод Альбертович Колчанников, он же Сева Колчан, имеет собственный кодекс чести, в соответствии с которым имена своих заказчиков он не сдает, но ровно до тех пор, пока те живы. Как только человек уходил из жизни, Севу уже ничто не удерживало от того, чтобы «слить» его фальшивые имена и фамилии. Едва он получил подтвержденные фотографиями сведения о смерти Игоря Пескова, сразу же перечислил все имена, на которые сделал поддельные паспорта, коих оказалось целых пять: один для племянника и четыре для самого Игоря. Полковник Большаков организовал передачу информации в нужные инстанции, и теперь в Тавридине, Сереброве, Ельцовске и Дворецке знают, чьи следы пребывания нужно искать, а это значит, что если сработать грамотно, то четыре убийства, совершенные с мая по ноябрь, имеют неплохие шансы оказаться раскрытыми. Вообще-то Сева Колчан — презанятнейший тип, столько лет вспахивает свое криминальное поле, а сидел только один раз, в девяностых. Это была его первая, и единственная «ходка», потому и оказался в той же зоне, что и Вадим Песков: на усиленном режиме в соответствии со старым законодательством отбывали наказание лица, впервые осужденные за тяжкое преступление. Больше Колчан не попадался ни разу, и совершенно непонятно, как ему это удается. Вернее, понятно, конечно: сотрудничает с тем, с кем надо, и сидит под своей «крышей» в тепле и уюте.

Шарков слушал с мрачным лицом. Вроде бы все хорошо на первый взгляд, а если вдуматься — ничего хорошего.

— В общем и целом, Костя, мы можем расценить ситуацию как полный провал, — констатировал генерал. — Игоря мы не успели перехватить, пока он был жив. Девочка из Шолохова ранена, да еще перед самой свадьбой. О нашей работе по программе известно тем, кто о ней знать не должен. Обос…лись мы по всем фронтам.