Гонка за Нобелем - Брайан Китинг

Анализ Флаугера был скрупулезным, и другим космологам потребовалось несколько недель, чтобы переварить его. В сообществе исследователей CMB воцарилась атмосфера напряженного ожидания, мы словно попали в остросюжетный космический сериал. Затем, 30 мая 2014 года, в Нью-Йорке состоялся бой за будущую Нобелевскую премию — в форме дебатов на тему инфляции в рамках Всемирного фестиваля науки. Помимо модератора, физика Брайана Грина, присутствовали три отца инфляции: Пол Стейнхардт, Алан Гут и Андрей Линде.

Слева от Пола Стейнхардта сидела профессор Эмбер Миллер, наблюдатель, исследующий CMB, и декан факультета в Колумбийском университете. Слева от нее сидел руководитель проекта BICEP2 Джон Ковач. Лицом к зрителю был обращен Грин, ставший арбитром схватки, когда Ковач обрушился с резкими нападками на патриарха-отступника Стейнхардта: противостояние молодого гарвардского профессора и представителя старой гвардии требовало опытного контролера.

Линде и Гут благоразумно не вмешивались в драку, со стороны наблюдая за тем, как их коллеги обменивались беспощадными ударами. Ковач бил точно в цель и ловко уклонялся, однако Стейнхардт нанес нокаутирующий удар, спросив Ковача, не хочет ли тот отказаться от своего утверждения, что «началась новая эпоха В-мод»: «Вы по-прежнему это утверждаете?» Эмбер Миллер сидела между ними, скрестив руки на груди и напряженно склонив голову вперед — на случай, если Ковач и Стейнхардт начнут драться по-настоящему. В ожидании спасительного финального гонга Ковач только и смог, что выдавить из себя: «Мы сказали „по всей видимости“!» К счастью, отведенное на дискуссию время вышло, но сейчас команда BICEP2 получила технический нокаут.

К началу лета команда BICEP2 работала в паническом режиме, анализируя и повторно анализируя данные, отвечая на критические рецензии и пытаясь потушить разгорающийся пожар в СМИ и на научных конференциях. Параллельно с научными баталиями нам пришлось вести баталии в СМИ по поводу СМИ. В частности, самой горячей темой стала гарвардская пресс-конференция. За то, как мы разрекламировали результаты эксперимента BICEP2, нас критиковали почти так же активно, как и за использование планковского слайда.

Ученые, эксперты и журналисты осуждали нас за решение объявить о результатах BICEP2 до завершения процесса рецензирования. Хотя трудно сказать, было это решение правильным или нет в нашем конкретном случае, в целом вопрос, стоит ли проводить пресс-конференцию и если да, то когда, актуален. Такое решение всегда дается непросто. Для физика подобная пресс-конференция — жизненно важное событие. Если вы сделали значимое открытие и оно подтвердится, пресс-конференция может стать шагом на пути к Нобелевской премии. Если же ваши результаты ошибочны, она может положить конец вашим исследованиям… и освещению их в прессе.

Для команды BICEP2 стандартная практика — многомесячный процесс рецензирования, завершающийся публикацией пресс-релиза, — таила в себе ряд серьезных неудобств, и каждое из них нас смущало. Во-первых, пока мы получали бы отзывы от коллег, перерабатывали текст, а потом проходили этот цикл повторно, нас бы опередили конкуренты. Во-вторых, мы опасались, что отправка статьи с результатами в журнал даст конкретной группе — рецензентам и их друзьям — несправедливое преимущество в виде доступа к уникальным данным, которыми они могли воспользоваться в своих целях. Конкуренция в нашей области настолько сильна, что единственными специалистами за пределами команды BICEP2, которые могли рецензировать нашу работу, были наши прямые конкуренты.

Нашим главным приоритетом было сообщить о результатах коллегам-космологам по всему миру. Опубликовав данные и выводы эксперимента BICEP2 онлайн, мы дали возможность всему сообществу космологов, а не только паре рецензентов немедленно начать процесс экспертизы. Некоторые ученые приветствовали решение сразу открыть доступ к нашим результатам, тогда как другие сравнили его с заявлением о чудодейственном новом лекарстве; и критика нашего подхода временами была жесточайшей. Обозреватель The New York Times Деннис Овербай назвал такой подход к производству научных знаний в высшей степени неприглядным: «Это редкий пример научного процесса — с острыми локтями, раздутыми эго и прочими некрасивыми вещами»{8}.

Между тем BICEP2 был не первым экспериментом по исследованию микроволнового фона с привлечением к рецензированию широкого круга профессионалов. Вскоре после того, как Пензиас и Уилсон зарегистрировали реликтовое излучение, информация об этом просочилась в The New York Times, которая опубликовала новость на первой полосе за несколько недель до публикации научной статьи. В ответ Bell Labs была вынуждена выпустить свой пресс-релиз{9}. Вот что впоследствии рассказал об этом Арно Пензиас: «Но тогда связь между теорией и данными начала вырисовываться все более отчетливо. Самое важное то, что начали поступать неожиданные подтверждения с неожиданных сторон… каждое из которых выводило температуру космического микроволнового фонового излучения на уровне 3 кельвинов»{10}.

Через три месяца после пресс-конференции, в июне 2014 года, в журнале Physical Review Letters была опубликована отрецензированная версия нашей статьи. Следуя рекомендации двух анонимных рецензентов, мы убрали из статьи все данные о пылевом загрязнении, взятые со слайда Planck. Их удаление мы объяснили тем, что анализ предполагает не поддающиеся количественной оценке неопределенности. Но мы настаивали, что сами данные BICEP2 безупречны. Обсуждать можно только интерпретацию. Группа Planck пообещала разрешить ситуацию в ближайшие несколько месяцев, когда новая порция данных будет готова для публикации.

Ранее измерения Planck показали, что пыль Млечного Пути испускает микроволны со спектром черного тела, как и реликт. Но температура излучения пыли составляла целых 20 кельвинов, а не 3 кельвина. Поскольку общая энергия излучения черного тела увеличивается пропорционально четвертой степени его температуры, излучение Млечного Пути было почти в 2000 раз ярче, чем реликтовый фон.

Один из частотных каналов, на котором вела измерения обсерватория Planck, 353 ГГц, был почти нечувствителен ко всему, кроме излучения пыли; этот канал стал своего рода жертвой, посвященной не космологическому золоту, которое искали мы, а загрязнениям, которые могли скрывать его. Мы все втайне надеялись, что канал Planck на частоте 353 ГГц станет нашим спасением, преобразовав качественные данные на слайде PowerPoint в количественные и позволив сделать безальтернативные выводы. Нас ожидало долгое и жаркое лето.

* * *

Следующие несколько месяцев вся команда BICEP2 словно сидела на иголках в ожидании того, когда и что опубликует наш конкурент. На смену радостному возбуждению приходил страх. К сентябрю я понял, что нужно срочно сменить обстановку. И тут мне невероятно повезло: меня пригласили выступить с лекцией в Итальянском Национальном институте астрофизики в Арчетри, где провел последние годы жизни Галилей. Если кто-то и мог понять все опасности и подводные камни использования преломляющей «зрительной трубы», так это первый человек, направивший ее в небо.