Гелий-3 - Ярослав Гжендович

Они двинулись следом, минуя покрытые потрескавшимся бетоном взлетные полосы, в которых из щелей тянулись к небу маленькие деревца, поросшие травой округлые ангары, за открытыми бронированными дверями которых маячили тупые носы невероятно старых, еще двадцатого века, советских истребителей.

Нигде не было видно ни единой живой души — они проехали лишь мимо нескольких покрытых активным хамелеоньим камуфляжем автодронов, которые катились на рубчатых шинах, а потом останавливались и поднимали боевой модуль, провожая их взглядом сканеров и шестиствольных пушек, словно смертоносные скорострельные аисты.

Лишь подъехав к какому-то зданию, они увидели людей.

Птакер и водитель вышли, оставив работающий двигатель и открытые боковые дверцы, поговорили с ними и что-то им вручили. Один из местных покачал головой. Они обменялись несколькими фразами, потом кто-то рассмеялся и протянул Птакеру руку.

Привставшая с кресла Фоса шумно выдохнула и снова села. Норберт заметил в ее руке массивный пистолет, который она тут же спрятала, словно вдавив в кресло. Что-то щелкнуло, и оружие бесследно исчезло.

Водитель шевельнул рукой, и двигатель смолк.

Внутри здания было пусто и относительно чисто, но все равно ощущалась атмосфера заброшенности. Пройдя мимо нескольких дверей с таинственными надписями, они спустились по лестнице. Ничто здесь внешне не напоминало заброшенную фабрику, куда приволокли его нигерийцы, но у Норберта все равно возникло странное ощущение, и змей паранойи сдавил ему внутренности.

Отыскав в кармане куртки ингалятор, он впрыснул дозу в обе ноздри. Лекарство начинало действовать примерно через минуту.

Спустившись на три этажа, они оказались в помещении, напоминавшем некий центр управления — ряды пультов и экранов, большие черные переключатели, металлические табло, все словно из исторического фильма про холодную войну, не считая нескольких армейских бронебуков и планшетов.

За пультами сидело несколько человек в штатском, а посредине стоял высокий худой тип лет шестидесяти, с коротко подстриженными пепельными волосами, в темном пиджаке и рубашке.

— Приветствуем вас на Семьдесят первой авиационной базе Кымпия-Турзий, — произнес он по-английски с сильным акцентом. — Как видите, недействующей, но аппаратура проверена и исправна, можно не бояться.

Норберт набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. В животе уже ничего не щекотало и не сжималось. Спрей подействовал.

— Тех из вас, кто принимает участие в испытаниях, прошу пройти в раздевалку и подогнать комбинезоны.

— Надо полагать, это я, — сказал Норберт.

— Я тоже, — добавил Нырок.

В раздевалке на стойке висел ряд оливковых комбинезонов, а под ними черные военные ботинки с высокой шнуровкой.

— Не знаешь, что будет? — спросил Норберт, снимая брюки и рубашку.

— Тебе что, не сказали? Ну и пидоры! — удивился Нырок. — Хотя политически корректнее было бы «пидор и шалава», — добавил он. — Во время подъема у нас пару минут будет перегрузка в семь «же». Надо проверить, выдержим ли мы. Мы идем на центрифугу.

— Супер, — пробормотал Норберт, сражаясь со штанинами комбинезона. — Эта база — настоящая древность. Кто может гарантировать, что тут все не развалится?

— Никто. И так даже лучше. Официально нас тут нет. Ха! Да никого тут нет.

Вернувшись в зал управления, они получили по пластиковой фляге с водой, и какой-то лысеющий тип со смуглой кожей проверил их комбинезоны, дергая за складки. Больше всего его интересовали лампасы с путаницей эластичных трубок сбоку вдоль штанин и рукавов.

— Подтянуть, — велел он. — Должно быть плотно. Задерживать кровь в руках и ногах. Когда скорость, кровь идет от головы вниз, к ногам. Неправильно. Нокаут. Воду в карман с левой стороны кресла.

— Кто первый?

— Давайте я, — заявил Норберт, слегка удивившись собственным словам. — А то я что-то проголодался.

— Еще будешь этому радоваться.

— Прошу в камеру центрифуги. Техник поможет вам занять место в кабине.

Камера представляла собой большой круглый зал с окнами под потолком, сквозь которые Норберт видел зевак в центре управления. Посредине возвышался толстый металлический цилиндр, придавленный торчащей вбок решетчатой стрелой, словно у подъемного крана, заканчивавшейся веретенообразной угловатой кабиной. С противоположной стороны стрела была короче и завершалась тяжелым противовесом. В кабину вела узкая алюминиевая лесенка. Скользнув в кресло, он взялся за ремни. Техник помог ему их застегнуть, наклонившись с лесенки, а потом подтянул.

— Все в порядке?

Норберт поднял большой палец.

— Удачи, — техник закрыл люк и щелкнул засовами. Кресло было довольно жестким, но удобным.

Перед Норбертом засветился экран. Судя по оборудованию зала управления, он ожидал увидеть механические круглые циферблаты, но, похоже, устройство кто-то модернизировал.

Он надел шлемофон, куда менее изощренный, чем у его скафандра.

— Домнуле Фокус, вы меня слышите? — раздалось в наушниках.

— Четко и ясно.

— Сейчас начнем. Когда появится перегрузка, помните о дыхании. Набрать в грудь воздух будет трудно. Придется помогать себе возгласом, звуком, похожим на «хиик!». Потом задерживаете воздух в легких на три секунды, напрягая мышцы диафрагмы, и выпускаете. Я буду считать. На кресле под правой рукой есть большая красная кнопка «тревога». Воспользуетесь ею, если не сможете выдержать или что-то начнет вас всерьез беспокоить. Поняли?

— Так точно.

В кабине имелись окошки, но смотреть там было особо нечего — белые стены, ряд окон, противовес с другой стороны.

— Хорошо, начинаем. Готовы?

— Готов.

— Испытание на перегрузку, доброволец Фокус, «СильверСэндс». Начнем спокойно, три «же» в течение минуты. Четыре, три, два, один, старт!

Раздался визг двигателя, и кабина прыгнула вперед, ускоряясь с каждым оборотом. Норберт ощутил рывок ремней, его потащило вбок, а потом вдавило спиной в кресло. Впечатление было такое, будто на него свалился большой, наполненный водой резиновый баллон, сдавливая грудную клетку и расплющивая лицо.

— Вдох! — крикнул оператор.

Норберт захрипел, втягивая воздух и слушая отсчет, а потом в буквальном смысле его выплюнул. А потом еще раз. В течение нескончаемых секунд он был занят исключительно дыханием — вбиванием воздуха с отчаянным тявкающим звуком в легкие, а затем извержением его наружу. Все, помимо кабины, превратилось в серо-белый размазанный вихрь.

Ему казалось, будто этому не будет конца, но визг центрифуги наконец стал ниже тоном, и раздавливавший Норберта баллон начал терять воду, становясь все легче.

А потом все стало как обычно, и оказалось, что чудеснее быть не может.