Крах проклятого Ига. Русь против Орды - Виктор Поротников

Над городом не плыл, а несся, вбиваясь в уши и головы, набатный звон, предупреждавший тверичан, чтоб уходили, прятались, закрывали городские ворота, вставали на стены защищать свой город. Поэтому, когда первые московские отряды подошли к городу, он был готов.

Тверь осаждали деловито. После взятия Микулина основательно разорили тверскую округу и принялись строить укрепления для длительной осады, хорошо понимая, что князь добром из города не выйдет. Наблюдая со стены, как пришедшие строят осадные машины и делают кольцевой тын, Михаил Александрович тоскливо искал выход, хотя в глубине души хорошо понимал, что он есть только один – полное подчинение всем требованиям Дмитрия Московского. Едва услышав, что Ольгерд повернул свои полки назад, не рискнув связываться с огромной московской ратью, а Некомат бежал, тверской князь уже понял, что проиграл последний раз и окончательно. Теперь и на уделе не удержаться, не то что в Твери.

А то, что сидение в осажденном городе бессмысленно, тверичи поняли чуть позже. В городе стало не хватать воды, лето было жарким и осень тоже не обещала больших дождей. Вода в колодцах опустилась низко, к реке не пускали осаждавшие. Большое количество скопившегося в городе люда и скота требовало очень много воды. Бани уже не топились, не до них, попить бы было что… Дмитрий Иванович показывал рукой брату Владимиру на тверской детинец:

– Смотри, хороша крепостица, а нелепа. Ни одного тайного хода к воде нет! Не то что у нас под Тайницкой и Собакиной башнями. Умно наши строители сделали, вода в осажденном городе – первейшее дело. Стены можно иметь крепкие, ворота запереть, чтоб не пробили, а воды не хватит – и сам откроешь…

Серпуховской князь согласно кивал, в этом московский Кремль не чета многим крепостям, и стены не пробьют, и ворота крепкие, и водица есть, и… но об этом вслух не говорилось. Немногие, кроме этих двух князей, знали, что есть еще и тайный ход под Шишковой башней. Ни к чему говорить другим, побег Ивана Вельяминова подтвердил, что доверять нельзя никому. Достаточно, что о тайном ходе знают двое хозяев Москвы. Ведь ходом можно воспользоваться с обеих сторон.

И вдруг еще одна новость: со стороны Торжка пришли и встали осадой новгородцы! Хорошо понимая, что эти не простят избиения своих в Торжке, Михаил Александрович решил, что если уж сдаваться, то лучше Москве.

Княгиня Евдокия Константиновна с жалостью смотрела на мужа. Один супротив всех, это очень тяжело. И чего взъелись на Михаила Александровича? Кто бы не пожелал стать великим князем, если бы появилась такая возможность? Она не понимала пристрастия русских княжеств к Москве, как и тяги своего мужа быть главным над остальными. Сколько раз просила оставить мысли об этом ярлыке, но князь упрямый, если что задумал, пока себе лоб не разобьет, не успокоится.

Вот и разбил. Пришли все вместе, казнить станут… Евдокии Константиновне было страшно, а вдруг правда, отправят на плаху ее дорогого Мишу?! Умом понимала, что не поступят так, что просто сошлют в дальний удел, так, чтоб и дорогу к Москве забыл, но страх не исчезал. Этот московский мальчишка, что женат на племяннице Дуне, больно много власти на Руси взял. Сказывали, в Переяславль всех вызвал, теперь вот в Волоке собрал. И старые, опытные князья, прошедшие не одну битву и годившиеся ему часто в отцы, послушно пришли. Боятся? Вряд ли уж самые дальние боятся-то. Тогда что же?

Княгине Евдокии вдруг вспомнились слова, случайно услышанные на торге, один купец говорил другому, что пока Михаил Александрович борется за Тверь, Дмитрий Иванович давно борется за всю Русь. Может, в этом дело?

Спросить мужа не успела. Да и как спросишь, снова взъярится. Но на сей раз князь пришел в терем к супруге с другим. Сел, вытянул усталые от постоянной ходьбы ноги (знала, что без конца обходит крепостные стены, проверяя, чтобы не ослабла где защита), протянул ей грамоту:

– Посмотри, что мне племянница прислала.

– Какая племянница? – изумилась Евдокия.

– А Ольгердова дочь Елена, что за Владимиром Андреевичем замужем!

Княгиня пробежала глазами написанное, потом перечла еще раз, еще… Все-таки не понимая, подняла на мужа глаза:

– Она-то откуда знает?

– А серпуховской князь без супруги дня прожить не может, с собой к Твери привел! Может, чтобы Ольгерд супротив дочери не пошел? – усмешка вышла неловкая, кривоватая. Князь вспомнил о письмах, которые еще в Вильно показывали Ольгерд и Ульяния. Брало зло, обложили, точно волка при загоне. Куда ни ткнешься, всюду охотники, и каждый только и ждет, чтобы выстрелить первым.

После долгих ночных раздумий Михаил Александрович решил, что за его ошибки вся Тверь отвечать не должна. А потому поутру отправился к епископу Евфимию. О чем говорили наедине, не слышал никто, только через некоторое время из открывшихся городских ворот неожиданно для осаждавших показались четверо во главе с тверским епископом.

Осада длилась долго – уже целый месяц, всем надоело, округу давно разорили, разглядывать тверской детинец обрыдло, на штурм, не желая зря класть людские жизни, никого не отправляли. Воины меж собой пересмеивались, особенно москвичи, мол, куда там Твери со своим детинцем супротив Москвы с ее Кремлем. Это была правда, московский Кремль не шел ни в какое сравнение с этой крепостицей, хотя и старательно обмазанной и побеленной. Осаждавшие уважали упорство тверичан, но оно начинало и раздражать. Потому послов приняли хорошо, почти добродушно.

Ответ, который принес епископ Евфимий, князя Михаила Александровича не просто поразил, а изумил. Дмитрий Иванович (приходилось именовать этого мальчишку по отчеству!) оставлял за ним Тверь на нескольких условиях! Но князя поразило даже не то, что не ссылали на дальний нищий удел или вообще не оставили голым-босым, а именно условия. Он смотрел на Евфимия:

– Кто рядом с Дмитрием ходит? Алексий уже стар, поди, неужто здесь под стенами?

– Нет, Михаил Александрович. И мыслю, то, что написано, его собственного ума дело. Ну, разве что брат Владимир Андреевич подсобил, они вместе все мозгуют. Потому как разговаривал с ними наедине, подсказчиков не было.

– Да ты все ли так понял?

– Не сомневайся, остается за тобой Тверь…

– Да я не про то! Про условия, и впрямь супротив Литвы и Мамая вместе с Дмитрием выступать?

Епископ кивнул и тут же подумал, что Дмитрий хоть и молод, а неглуп, строптивый тверской князь настолько был поражен этим предложением, что просто забыл, что привело московские полки под город. Забыт ярлык, забыто великое княжение, даже необходимость признать Дмитрия Ивановича старшим братом и от имени всех потомков отказаться от борьбы за великое княжение забыты, главным стала необходимость выступать против Литвы и, главное, против Мамая! В голове у князя билась одна мысль: он что, собирается против Мамая воевать?!

Ее тут же перебила другая, подленькая: ну и пусть свернут друг дружке шею, а он станет великим князем.

Но это было уже не крестное целование, которое и сложить недолго, это был подписанный договор. Подписанный перед всеми князьями, он имел настоящую силу, нарушить значило восстановить против себя всю Русь. Единственный князь, не приведший войска к Твери, Олег Рязанский, по неожиданному решению Дмитрия Ивановича вдруг становился судьей, если вдруг возникнут споры меж Москвой и Тверью.