Источник судьбы - Елизавета Дворецкая

– А что же будет с девушкой?

– А для девушки найдется другой жених, – заверил Гудлейв. – Ничуть не хуже.

– Уж не ты ли? – осенило Рерика.

– Почему бы и нет? Уж верно, я ничем не уступлю Бьёрну – ни родом, ни владениями, ни доблестью. Но и невеста из такого рода не опозорит меня. Из нее выйдет прекрасная королева Смалёнда и мать его будущих конунгов.

– Все с вами понятно… – протянул Рерик. – А с ней ты уже говорил об этом? Ведь эта девушка – не рабыня, купленная на Бьёрко. – Он намекнул на девушку, с которой Гудлейв проводил время в ожидании достойной знатной жены и которая уже родила ему ребенка. – Она – дочь конунга. Ее нельзя взять в жены без ее согласия. Тем более что она посвящена Одину и обидеть ее будет означать разгневать и его.

– Да, она заядлая язычниц. – Анунд скривился в досаде. – Я говорил с ней об этом. Спрашивал, не хочет ли она принять Христову веру, что открыло бы перед ней возможность… ну…

– Все-таки стать королевой Уппланда и иных подвластных ему земель, когда там сменится конунг, – пришел ему на помощь Гудмунд.

– И что она сказала? – спросил Рерик, примерно зная ответ.

– Засмеялась. Сказала, что сменить отца по своей воле не так-то просто: для этого надо изыскать способ родиться заново. А сменить бога и вовсе невозможно, потому что он дал тебе душу и в ней останется с тобой навсегда.

– Но я-то не принимал франкскую веру, и к моему браку с ней препятствий нет, – вставил Гудлейв, которому быстро надоедало говорить о других.

– Кроме ее несогласия, – заметил Рерик.

– Почему ты думаешь, что она не согласится?

– Ты и сам так думаешь. Иначе ты говорил бы с ней, а не со мной.

– А ты что скажешь? – Гудлейв прямо глянул ему в глаза.

– А я скажу, что не мы заключали ее помолвку с Бьёрном, не нам и разрывать ее. Это во власти самого Бьёрна или Сванхейд и ее родни. Если она пожелает остаться с тобой, я уж не повезу ее силой выдавать за Бьёрна. Мне их брак не нужен. Но и удерживать силой такую знатную деву в своем доме не стану.

– Это не твой дом, – напомнил Гудлейв еще спокойным тоном, но жестко глядя в глаза Рерика. – Это мой дом.

– Это дом моего материнского рода. И насколько хватит моего влияния, я не допущу, чтобы он подвергся такому позору. Ты принял ее под свой кров, назвал своей гостьей – и хочешь превратить в пленницу? За незаконное обращение в рабство свободного человека по всем законам вира полагается – напомнить тебе какая? Или за Рагнаром лагманом пошлем, чтобы растолковал? А про насилие над знатной женщиной я уже молчу. Ты войну с норвежцами получишь, а не союз!

– Я сам разберусь, что мне делать в моем доме и в моей стране! – жестко ответил Гудлейв, еще сильнее взбешенный упоминанием о бывшем воспитателе и наставнике. – А ты здесь – тоже мой гость, и прошу тебя об этом помнить.

– Я помню, – сдерживая бешенство, ответил Рерик. – Но если ты намерен нарушить законы гостеприимства, то я… – он бросил гневный взгляд на Анунда, который, Рерик был уверен, первый это придумал и предложил, – еще подумаю, стоит ли мне идти на Бьёрко.

С этими словами он поднялся и вышел, пока их столкновение с Гудлейвом не перешло в открытую ссору. Эти двое сговорились и легко пришли к согласию: Гудлейв хотел оставить Сванхейд у себя, а Анунд хотел, чтобы она не попала к Бьёрну, их выгоды совпадали. А почему Рерику так противно об этом думать, он и сам не понимал. Сванхейд точно знала, что и как должно идти. Нарушить ее волю было все равно что спорить с богами. Глупо, опасно и бессмысленно.

Ничего, пусть еще раз поразмыслят. Если он, Рерик, не пойдет на Бьёрко, Гудлейв от этого ущерба не понесет, и его этой угрозой не испугаешь. Но для Анунда его отказ – полное крушение. Союзника в его лице Гудлейв потеряет, и, может, это заставит чересчур самоуверенного смалёндского конунга одуматься.

Весь остаток дня Рерик думал, как ему поступить, и в первую очередь – рассказать ли самой Сванхейд о том, что затеяли эти двое. Ведь это ее напрямую касается. Из-за этих мыслей он плохо спал ночью, и утром, едва проснулся, еще в густой дреме, эти мысли сразу пришли на ум. Поэтому, когда Рерик, еще с мокрыми волосами после умывания, явился в гридницу, где уже накрывали столы для утренней еды, вид у него был хмурый. Правда, и прочие особой бодростью не отличались. Анунд казался озабоченным, Гудлейв старательно делал вид, что ничего не происходит. Одна Сванхейд выглядела спокойной и бодрой, как всегда.

– Фру Рагнхильд, – обратился к бабке Рерик, – ты еще не думала о том, о чем я тебя просил?

– О чем это еще ты просил? – старая королева с неудовольствием посмотрела на внука. – Что еще тебе надо?

Видно, бабка не в настроении, отметил про себя Рерик: сегодня она выглядела еще более хмурой, а голос ее звучал еще сварливее, чем всегда.

– Я просил тебя поговорить с богами, узнать наилучший день для принесения жертв и для начала похода. И спросить у них, удачен ли будет поход.

– Ничего я не буду делать! – досадливо выкрикнула фру Рагнхильд и даже стукнула деревянной ложкой по столу, будто внук ее чем-то обидел. Рерик в удивлении уставился на нее: он не помнил, чтобы они ссорились или он чем-то вызвал неудовольствие бабки. – Ничего не буду делать! Я вам что, Один или вёльва, которая все может и все знает! Я не норна и ни во что не вмешиваюсь! А кто считатет себя очень умным, тот сам за это и поплатится! Боги не любят слишком умных! Не любят!

Рерик раскрыл глаза еще шире, не понимая, чем вызвана эта гневная отповедь. И заметил, что старая королева бросила взгляд на Гудлейва, а тот слегка переменился в лице, хоть и старался сохранять невозмутимость.

И Рерик кое-что заподозрил. Видимо, в своем замысле Гудлейв обращался к бабке за какой-то помощью. А она отказалась помогать и сильно на него разгневалась. Но чего он хотел? Что в этом деле может зависеть от бабки?

Попытки разговорить старуху ни к чему не привели. Рерик приступал к ней с расспросами и в гриднице, где женщины устроились шить, когда убрали столы, и в девичьей, куда старуха в полдень удалилась подремать. Ни при людях, ни наедине она не хотела говорить, бранилась, гнала Рерика прочь и даже замахнулась на него ткацким ножом, когда он ей окончательно надоел.

Рерик вышел и в досаде остановился на дворе перед девичьей, положив руки на пояс, глубоко дыша и стараясь успокоиться. С приездом девы из Хейдмёрка в Хельгелунде завелись сложности и тайны. Бабка Рагнхильд что-то знает: тайна связана с Гудлейвом и, вероятно, со Сванхейд, но второму внуку она наотрез отказывается ее раскрывать. Значит, его каким-то боком это тоже касается. Ну, и что теперь делать? Хоть сам руны раскидывай!

– Хрёрек конунг! – вдруг окликнул его женский голос.

Рерик обернулся. В дверях девичьей, так что со двора было не видно, стояла молодая рабыня по имени Сигвара – та, что была матерью Гудлейвова сына. В Хельгелунде она появилась уже после отъезда Рерика и Харальда во Франкию, и он познакомился с ней только сейчас. Это была красивая, белокожая, светловолосая женщина лет двадцати с небольшим, с ярким румянцем, довольно пышного сложения, но не толстая. Черты лица у нее отличались тонкостью и изяществом, и Рерик не удивился бы, если бы ее происхождение оказалось не таким уж низким. По нраву своему это была бойкая, разговорчивая, пылкая женщина; это было видно по ее ярким голубым глазам, порывистым движения. Она была весьма и весьма привлекательна, и неудивительно, что юный конунг отметил ее вниманием, хоть и был моложе ее лет на пять. Своего сына от нее он назвал Свейном: имя не родовое, но из тех, что встречаются и среди бондов, и среди конунгов. Будучи еще молодым и честолюбивым, Гудлейв, конечно, намеревался со временем обзавестись сыновьями от более знатных матерей и уже их наречь родовыми именами – Ингвар, Хакон, Рагнвальд – что будет означать признание их наследственных прав.