Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни

— Нет, не сплю. Но я умело притворяюсь, — усмехнулся он и, вытянув руку, привлек ее к себе.

— Ты ловкий обманщик, — ответила Лена. — Как ты себя чувствуешь?

— Как лев в клетке. Каждое движение причиняет мне боль. Но я так хочу любить тебя!

— Тогда не двигайся. И ничего не говори. Я сама все сделаю. Как знаю и как умею, — прошептала она, принимаясь осторожно ласкать его.

И Лена действительно все сделала сама. В эту тревожную ночь, когда за окнами бушевала гроза, она придумала свою собственную любовь, и та распустилась великолепным цветком, как расцветают в праздничном вечернем небе огни фейерверка. Именно такой Лена и воображала себе в шестнадцать лет свою первую ночь любви со Спартаком — полную нежности, трепета и необыкновенного чувства единения.

А потом она свернулась клубочком, убаюканная теплом его тела, и они уснули вместе.

Лене приснился муж. Его единственный глаз смотрел на нее кротко, ни в чем не упрекая, и ее охватило раскаяние. Тоньино, как заноза, сидел у нее в сердце. Если Спартак был тем идеалом, который она всегда искала, то Антонио был человеком, за которого она вышла замуж. Следуя древней традиции, вошедшей в плоть и кровь, ставшей своего рода атавизмом, Лена, несмотря ни на что, продолжала считать узы брака нерасторжимыми, хотя жизнь представила и ей и ее мужу даже слишком много наглядных доказательств того, что их союз доживает последние дни.

Будь у нее возможность провести опрос среди крестьянских супружеских пар, она обнаружила бы то, о чем инстинктивно догадывалась: тех, чей брак основан на любви, можно было пересчитать по пальцам. Жены не покидали своих мужей по множеству причин — среди которых можно было бы назвать и желание создать семейный очаг, и боязнь предрассудков, и стремление выжить, — ничего общего не имевших с единением сердец.

Мечтая освободиться от побоев, жестокости, притеснений, от пропахшего вином мужского дыхания, от опостылевших домогательств, от бесчисленных, изматывающих до потери сил беременностей, многие женщины страстно молили небо о вдовстве. Но и они находили в себе силы и желание иногда напевать, плясать на гумне в праздничный вечер, ссориться и скандалить по пустякам с другими женщинами, а главное — безжалостно разоблачать и преследовать любую из соседок, осмелившуюся выйти за рамки традиционного уклада жизни. Таков был мир, окружавший Лену, и она всегда его отвергала. До той самой минуты, когда пошла на крайнее решение: оставить мужа и пуститься вдогонку за мечтой. Спартак догадался, что творится у нее на душе, и его объятия стали еще нежнее.

— Мы можем быть счастливы только вместе, — сказал он Лене. — Тоньино будет страдать, но в конце концов смирится со своей долей. Время — великий лекарь, оно умеет залечивать самые глубокие раны.

— Раз ты так говоришь, пусть так и будет.

— Как только смогу встать с постели, увезу тебя отсюда. Мы поедем в Болонью, — объявил Спартак.

— Так далеко?

— Зато там тебя никто не знает. Никто не станет сплетничать о твоем прошлом, да и нравы в городе не такие строгие, как в деревне.

— То есть никто не станет мазать мои ворота дегтем? Ты ведь это имеешь в виду?

— Я бы не хотел, чтобы люди думали о тебе плохо, любовь моя.

— Ах, люди! Меня не волнует, что подумают обо мне посторонние люди.

— И напрасно. Мнение посторонних людей будет оказывать большое влияние на нашу жизнь. Тебе очень скоро предстоит в этом убедиться.

Лена пристально взглянула на него.

— Куда подевался тот светловолосый юноша, что бросил розу мне на колени? — спросила она.

— А куда подевалась та девчонка, юная и испуганная, что убежала босиком, едва завидев меня, словно спасаясь от людоеда?

— Мы изменились, Спартак.

— Мы повзрослели, Маддалена.

— Должна предупредить, что я по-прежнему люблю тебя, но, как прежде, не во всем согласна с тобой, — серьезно сказала Лена.

— Значит, нам предстоит отстаивать свое мнение, потому что я из тех, кто, раз задумав что-то, идет до конца.

— Я это заметила и должна тебя предупредить: по работе все решения будешь принимать ты. А вот дома все будет по-другому.

— Слушаюсь, хозяйка, — усмехнулся Спартак. — А ну-ка помоги мне подняться, — добавил он тут же. — Я устал валяться в постели. Обопрусь на тебя и посмотрим, сумею ли я подняться на ноги.

Он страшно исхудал и ослабел за эти дни. На лице все еще были заметны следы побоев, перебинтованная грудь болела. И все же Лене Спартак казался самым прекрасным мужчиной на свете. Она накинула ему на голое тело шелковую простыню, снятую с постели, и помогла сделать несколько шагов. Потом вдруг весело прыснула.

— Ты мне напоминаешь кого-то из тех древних римлян, которых я видела в кино, — пояснила она.

Спартак обхватил ее одной рукой, привлек к себе и поцеловал долгим страстным поцелуем.

— Ты страсть всей моей жизни, Маддалена. Я люблю тебя. Я за тебя душу отдам, — прошептал он ей на ухо.

Лена вдруг отстранилась и бросила на него грозный взгляд.

— Хочу тебя еще кое о чем предупредить. Если вздумаешь путаться с другими женщинами, постарайся, чтобы я ничего не знала, а не то я так тебя отделаю, что самому Тоньино мало не покажется.

Спартак ни на минуту не усомнился в твердости ее намерений и понял, что с этой минуты борьба предстоит ему не только в коммерческих делах: вся его жизнь превращалась в непрерывную схватку.

Через несколько дней Лена и Спартак покинули виллу в Котиньоле. Шофер графа должен был отвезти их в Болонью, но Спартак решил сперва заехать в Луго попрощаться с матерью. Лена осталась ждать его в машине.

Он нашел свою мать во дворе, она кормила цыплят.

— Из-за тебя я чуть с ума не сошла, — едва завидев Спартака, накинулась на него мать. — Исчезаешь на неделю, а теперь являешься весь в синяках! Спасибо, граф Ардуино позвонил нам и просил не волноваться за тебя.

— Произошел несчастный случай, мама. Ничего страшного.

— Что за случай? — спросила она в тревоге.

— Пойдемте в дом. Я вам все объясню, — перебил ее Спартак.

Он сел за кухонный стол, а мать принялась суетиться вокруг: поставила перед ним свежеиспеченный хлеб, тарелку с сыром, бутылку вина и стакан. Как и все матери на свете, она считала, что лучше и проще всего проявить свою любовь и заботу, хорошенько накормив ненаглядного сыночка.

— Давай-ка поешь пока, — сказала она. — Ты посмотри, на кого похож! Краше в гроб кладут.

— Я подрался со старым другом. Потому и не возвращался домой. Не хотел вас пугать, — торопливо объяснил Спартак.

— Слава тебе господи, что хоть с другом, а не с врагом, — проворчала мать.