Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

— Давай шевелись! — рыкнул он на Очиа.

Кто-то спросил:

— Куда мы идем, обратно в Имерети?

— Ты что, гор не видишь, в Картли переходим! — скрежеща зубами, отвечал Бечу. И добавил: — Вот здесь не сегодня-завтра сцепимся мы друг с другом!

— А чего у тебя душа не на месте, тебе-то что?! — раздался чей-то возглас. Пилхазуна только-только хотел спросить, попадут ли они в Карели до вечера, как увидел исказившееся от гнева лицо Бечу, и слова замерли у него на губах.

— Кто это сказал? — строго спросил Бечу, упершись руками в бока.

Все молчали.

— Кто сказал, что мне с того, что грузины будут убивать друг друга?! У кого язык повернулся произнести такое?!

— Не сердись, Бечу, это я сказал, чтобы ты не переживал, мы ж понятия не имеем, куда идем!

— Эй, войско-то ушло, давайте догонять, — крикнул Очиа. Бечу покачал головой, и отряд продолжил путь. Тропа поднималась все выше и выше — едва заметно, черепашьим шагом, как-то уныло, как уныло было облако, висевшее справа над ущельем. Шел мелкий тоскливый дождь, казалось, облака и в самом деле плакали.

Справа бездна, слева — небольшая гора. Облака временами рассеивались, и Пилхазуна видел, какой глубины пропасть разверзается справа от него. Сердце начинало учащенно биться, и он старался держаться левой стороны. «Еще поскользнусь, — думал он, — сорвусь в бездну, косточек моих не соберут».

На возвышенности слева росли деревья, корни которых вылезали наружу. Поскользнувшись, Пилхазуна ухватился за один из них, подтянулся и встал. Именно с этой горы вдруг рухнуло срубленное или сломанное дерево, оно заскрипело, застонало, как старый человек, поднимающийся с постели, и понеслось прямо на тропу. Впереди идущие подняли крик, предупреждая задних об опасности — дерево падало, сметая все на своем пути. Люди из кулашского отряда сперва остановились, а потом подались назад — дерево с грохотом упало на тропу, подминая под себя и молодые деревца, и застряло на ней, ломая ветви.

Многоствольное, с густой листвой — оно полностью скрыло идущих впереди, войско словно разделили на две части непроницаемой завесой.

— Это западня! — крикнул Бечу. — Сабли наголо, или нас истребят.

Пилхазуна увидел на горке людей. Они быстро приближались, бесшумно передвигаясь, словно на цыпочках. Ловко сбежав с горы, врезались в отряд кулашцев. Наблюдая за схваткой, Пилхазуна вертел в руке кинжал, но не знал, что с ним делать, казалось, он перестал соображать. Какой-то кудрявый парень метнулся к Бечу. Пилхазуна решил поспешить к нему на помощь, но Бечу был начеку, схватил парня за грудки и поднял вверх, как мешок с сеном.

— Остановитесь, остановитесь, что вы творите?! — кричал Бечу, крутя парня над головой.

А лязг скрестившихся сабель все нарастал. Раздался чей-то стон.

— Ты убил меня?

— Боже мой!

— Пилхазуна, на помощь! — послышался голос Очиа.

Кто-то повалил Очиа наземь и нещадно бил его ногами.

Пилхазуна не стал медлить — метнул нож, и тот, кто лупцевал Очиа, взвыл от боли, зашатался, как пьяный, и упал на колени.

— Как ты, Очиа, живой? — Пилхазуна бросился к Очиа.

— Разойдись! В сторону! — закричал Бечу и швырнул кудрявого на ветви павшего дерева.

— Пилхазуна? — вдруг обрел голос стоявший на коленях обидчик Очиа. — А ну посмотри на меня, парень.

Пилхазуна, услышав его голос, вздрогнул, медленно повернул голову, но лица воина не было видно — он не в силах был поднять голову.

— Ты — мой Пилхазуна?

У Пилхазуны перехватило дыхание. Он приблизился к умирающему, поднял ему голову и взревел:

— Намталиа, брат!

Пилхазуна сжал в объятиях брата, Намталиа бессильно опустил голову ему на плечо и прошептал:

— Умираю, брат!

Потрясенный Очиа, затаив дыхание, наблюдал за сценой.

— Господи, зачем ты дал дожить мне до этого дня, — прошептал он в ужасе, а потом крикнул: — Эй, Бечу, помоги, Бечу, брат брата убил!

Бечу, бледный, спотыкающийся, шел в их сторону. «Несчастный, несчастный», — шептал он про себя. Вытащил кинжал из Намталиа, поднял рубаху, осмотрел рану. Затем вынул из-за пазухи кусок чесучи, перевязал Намталиа и осторожно опустил на землю. Намталиа агонизировал. Бечу стало ясно, что его старания напрасны.

Пилхазуна катался по земле и, рыдая, твердил одно слово:

— Мама, мама, мамочка! — Потом подполз к брату, обнял его, умолял подать голос, говорил, как он мечтал увидеть его, услышать его голос, но Намталиа молчал. Тело его остывало, и лицо постепенно покрывалось желтизной.

Бечу перекрестился. Ему хотелось кричать, он и кричал:

— Остановитесь, несчастные, тут брат брата убил! — но никто его не услышал — вся его сила куда-то испарилась, тело обмякло, голос пропал. Да и кто бы его услышал в этом лязганье сабель, крике, ругани, которые постепенно все усиливались. На земле валялись мертвые и умирающие, они, естественно, не могли отползти в сторону, поэтому еще живые с саблями наголо буквально шли по ним, чтобы убивать или быть убитыми. Они топтали несчастных, порой отшвыривали ногами, как какой-то чурбан. А вываленные в грязи агонизирующие или бездыханные воины лежали на земле, и невозможно было отличить еще живых от мертвых.

Крики, вопли, стоны, лязганье сабель становились все сильнее, но сражающиеся не слышали ничего. Одна-единственная мысль руководила их действиями — прикончить, вышибить дух, убить. И великан Бечу из Цхенисцклиспири, со славой прошедший через три войны, рухнул у тела Намталиа, а Пилхазуна, не верящий своим глазам, бросился к нему и затряс как прошлогодний саженец.

— Помоги, Бечу, — кричал он, всхлипывая, — помоги, ты же столько воевал, помоги Намталиа! — и он тряс его, требуя немедленной помощи. — Что я скажу отцу, отцу что скажу? — Пилхазуна повернулся к брату, развязал перевязанную у щиколотки штанину и высыпал на землю каштаны. — Гляди, Намталиа, это для тебя собирал отец, говорил, ты очень любишь каштаны.

— Слава Георгию — царю Грузии! — заорал кто-то.

— Слава царице Тамар! — закричали ему, и битва разгорелась с новой силой.

Передовому отряду войска наконец удалось сбросить в пропасть дерево, перекрывшее тропу, и они поспешили на помощь своим. Напавшие уступали им в численности и предпочли отступить, их ждали другие сражения.

Все стихло. Но труба звала вперед. Время не ждало.

— Торопитесь! Торопитесь! — призывал один из десятников.

— Не мешкайте, трогайтесь! — кричал второй.

Войско двинулось дальше, вскоре дорога стала спускаться вниз, к окрестностям Картли. Чтобы подбодрить воинов, запевала затянул дорожную.

А на туманном перевале остались вывалянные в грязи мертвые. Могильная тишина царила на перевале. Время от времени ее нарушали отчаянные причитания склонившегося над телом брата Пилхазуны. В тумане тонули две фигуры — покоящегося на земле Намталиа и склонившегося над ним Пилхазуны. А когда туман чуть рассеялся, можно было увидеть и третью фигуру — Очиа опустился на колени рядом с Пилхазуной.