Страна вина - Мо Янь

— Ты чем это занимаешься?

Медленно обернувшись, он прикрыл глаза рукой. Язык не ворочался, он понял, что не в состоянии говорить.

— Обыщи его.

— Чего его обыскивать! Псих какой-то.

— Чтобы не шуметь, понял?

— Двигай-ка домой. Будешь безобразничать — отведем в отделение!

Полицейские ушли, оставив его в непроглядном мраке. Было холодно и хотелось есть. Голова раскалывалась от боли. В темноте вернулось соображение, и вопросы полицейских заставили его вспомнить о своем славном прошлом. «Кто я такой? Я — Дин Гоуэр, известный следователь провинциальной прокуратуры. Дин Гоуэр мужчина не молодой, он уже повалялся на славу в любовных гнездышках и не должен сходить с ума из-за бабы, переспавшей с карликом».

— Дичь полная! — негромко пробормотал он, доставая носовой платок, чтобы остановить выступившую на лбу кровь. Потом сплюнул несколько раз кровавой слюной. — Если о том, что я выделывал сегодня, узнают на работе, у братишек от смеха все передние зубы повыпадают. — Он похлопал по пояснице, убедился, что стальная хлопушка на месте, и на душе полегчало. «Вперед, надо найти гостиницу, перекусить, отдохнуть ночку, а завтра — за работу, не успокоюсь, пока не ухвачу всю эту шайку за хвост». Он приказал себе идти и не оглядываться, оставив позади ресторан «Пол-аршина» со всей его чертовщиной.

Следователь двинулся в темноту проулка, но не успел сделать и шага, как поскользнулся и упал, звонко стукнувшись затылком. Опершись руками о землю, почувствовал, какая она холодная и скользкая. Осторожно поднялся и, пошатываясь, побрел дальше. Дорога неровная, заледеневшая, идти невероятно трудно. В жизни по такой не ходил. Когда он нечаянно оглянулся, яркий свет огней ресторана резанул глаза и пронзил сердце. Словно сраженный пулей дикий зверь, он со стоном рухнул на землю, в мозгу заплясали синие искорки, кровь прилила к голове, и череп раздулся, как воздушный шарик, готовый в любую секунду лопнуть. Рот от боли раскрылся, и вырвавшийся из глотки вой со стуком покатился по булыжникам проулка, словно деревянное колесо повозки водовоза. Под воздействием этого звука он непроизвольно покатился и сам. Он катился, чтобы догнать это колесо, откатывался, чтобы не попасть под него, при этом в деревянное колесо превратилось и его тело, слившись воедино с тем, другим. Он со стуком катился вместе с колесом, и мостовая, каменные стены, люди, строения — все вокруг вращалось, переворачивалось на триста шестьдесят градусов, и этому вращению не было конца. В поясницу упиралось что-то твердое, причиняя невыносимую боль. «Пистолет!» — вспомнил он. Когда он вытащил его, ощутив знакомые контуры рукоятки, сердце бешено забилось и перед глазами пронеслись славные дела прошлого. «Как ты мог опуститься до такого, Дин Гоуэр? Валяешься в грязи, словно пьяница, в кучу городского мусора превратился из-за какой-то бабы, переспавшей с карликом. Стоит ли она того? Конечно же нет! Давай, поднимайся, вставай на ноги, будь мужчиной!» Опершись руками, он встал. Страшно кружилась голова. Перед глазами вновь оказались огни ресторана «Пол-аршина», опять этот соблазн. Стоит глянуть на них, как в голове начинают плясать зеленые искорки и свет сознания гаснет. Он заставил себя не смотреть на эти гнусные огни: их свет олицетворял наркотики и похоть, чудовищные преступления, притягательные, как огромный омут, где человек лишь малая травинка на берегу. Приставив дуло пистолета к бедру, он крутнул им, чтобы резкой болью разогнать мятущиеся мысли, и со стоном зашагал в темноту.

Погруженному во мрак проулку, казалось, не будет конца. Фонарей нет, лишь тусклый свет звезд обозначал каменные стены по сторонам. Снег с дождем падал в темноте все гуще, с таинственным и волнующим звуком. По этому звуку он догадался о кроющихся за каменными стенами бесчисленных зеленеющих соснах и изумрудных кипарисах, которые символизируют бесчисленных героев, отдавших когда-то свои жизни за этот городок. «Десятки тысяч героев отдали жизнь ради блага народа, так есть ли трудность, которую не преодолеть живым?» Когда он произнес про себя эту, чуть измененную, всем известную цитату,[157]боль в душе подутихла. Огни ресторана скрылись за встававшими одно за другим зданиями, переполнявшие голову мысли заставили забыть о зажатом между каменными стенами проулке, время летело быстро, чернота ночи стремительно катилась вперед среди хаоса звуков холодного дождя; таинственности погруженному в ночь городку добавлял глухой собачий лай — так, незаметно для себя, следователь выбрался с булыжной мостовой проулка и, подобно мотыльку, устремился к шипящему газовому фонарю.

В круге света от фонаря стояло коромысло продавца хуньтуня — супа с клецками. Угли в печурке отбрасывали золотистые отсветы, от потрескивающих дров отлетали горящие искорки, разносился аромат жареных бобов, и было слышно, как в котле побулькивают клецки, соблазняя запахом, перед которым невозможно устоять. Он даже не помнил, когда последний раз ел. Живот скрутило, оттуда донеслось громкое бурчание, ноги стали как резиновые и не держали, он весь передернулся, на лбу выступили капли пота, и он рухнул перед продавцом как подкошенный.

— Мне бы клецок, почтенный, — проговорил он, когда старик-продавец поднимал его под руки.

Продавец усадил его на раскладной стульчик и поднес чашку супа. Взяв чашку и ложку и не чувствуя, горячий суп или холодный, следователь проглотил всё одним махом. Но чувство голода лишь усилилось. Он не ощутил сытости даже после того, как съел четыре чашки подряд, но стоило ему наклониться, как одна клецка вылетела наружу.

— Еще поешь? — спросил старик.

— Нет. Сколько я должен?

— Да о чем разговор, — участливо глянул на него тот. — Коли при деньгах, давай четыре фэня;[158]коли нет — будем считать, что угощаю.

Это страшно задело самолюбие следователя, он представил, как достает из кармана банкноту в сто юаней, новенькую, хрустящую, с острыми как бритва краями, швыряет этому старику, смотрит на него свысока, поворачивается и уходит насвистывая. И этот свист, который будет рассекать беспредельный ночной простор, оставит глубокое, незабываемое впечатление. Но карманы были пусты. Вместе с клецками он проглотил и свою неловкость, и затруднительное положение. Клецки поднимались одна за другой из желудка, он их разжевывал и снова проглатывал. Теперь хоть ощущался их вкус. «Уже в жвачное животное превратился», — с грустью подумал он, помянув недобрым словом чешуйчатого дьяволенка, который стащил у него кошелек, часы, зажигалку, документы и бритву. Вспомнился и щеголь Цзинь Ганцзуань, и своенравная шоферица, и знаменитый Юй Ичи. При мысли о последнем перед глазами тут же предстали пышные, упругие формы шоферицы, и в душе опять стал разгораться злобный зеленый огонь. Он спешно вырвал себя из этих опасных воспоминаний, чтобы разрешить неловкую ситуацию, в которой оказался, съев клецки и не имея возможности заплатить. Всего-то и надо четыре фэня, просто издевательство какое-то, словно нищий. Герой, нечего сказать: попал в переплет из-за пары грошей. Он вывернул карманы — ни монетки. Трусы и майка остались висеть на люстре в квартире шоферицы, откуда он выбежал как угорелый. Холодный ночной воздух пробирал до костей. Поняв, что другого выхода нет, он вытащил пистолет и тихонько положил его в белую керамическую чашку с голубыми цветочками. Пистолет сверкнул голубоватым стальным отливом.