Достойное общество - Авишай Маргалит

Сомнительно, что достойное общество представляет собой невысокую гору, на которую должен забраться каждый, кто мечтает о покорении самого высокого пика в той же горной цепи, общества справедливого. Очень может статься, что политическая стратегия, необходимая для реализации идеи достойного общества, будет весьма непохожей на ту, что нужна для построения справедливого общества, даже если справедливое общество с необходимостью будет достойным. Достойное общество – идеал, заслуживающий реализации. И его реализацию не нужно дополнительно обосновывать тем, что это необходимый шаг на пути к справедливому обществу, в особенности с учетом того, что это последнее представление может оказаться неверным. Оба идеала – как достойного, так и справедливого общества – суть идеалы оптимистические, поскольку описывают ситуацию лучшую, чем существующая на данный момент. Но если человек придерживается оптимистических взглядов на положительные черты некоего идеального общества, это вовсе не значит, что он непременно должен быть столь же оптимистично настроен и относительно возможностей реализации этого социального идеала. Политический консерватизм есть точка зрения (или заблуждение), исходящая из того, что оптимистических идеалов придерживаться не следует, поскольку нет никаких оснований испытывать оптимизм касательно возможностей реализации этих идеалов. Я не думаю, что это достаточное основание для того, чтобы дискредитировать сам идеал. Поэтому я и продолжаю придерживаться оптимистического идеала, связанного с достойным обществом. Но относительно шансов на установление достойного общества я все же настроен более оптимистично, чем относительно шансов на реализацию общества справедливого.

Теория справедливого общества и история о достойном обществе

Я всячески избегал называть свои рассуждения о достойном обществе «теорией». «Теория» есть понятие достаточно размытое. Мне бы хотелось сказать пару слов и об использовании этого термина, особенно в связи со словосочетанием «теория справедливости» (в ролзовском его смысле). Цель этих замечаний – подчеркнуть тот статус, который имеет для меня этот очерк достойного общества.

Любая система, претендующая на то, чтобы называться теорией, основывается на одной из двух математических моделей. Одна из них гильбертианская, другая – гёделианская. Что я имею в виду? Гильбертианская модель математики основана на представлении о том, что всю математику можно разделить на две части. Одна – понятная и постижимая на интуитивном уровне. Эта часть включает в себя конечные натуральные числа. Другая постижима только в формальном, синтаксическом аспекте смысла, через ее логические связи с интуитивно постижимой частью, из которой она выводится. Этой моделью пользуются логические позитивисты, особенно Райхенбах и Карнап, для того чтобы выстроить теорию научного знания. Таким образом, каждая научная теория, заслуживающая этого названия, состоит из двух компонентов. Один – основанный на наблюдении, постижимый полностью и напрямую. Второй, теоретический компонент постигается через правила, которые связывают его с первым.

Гёделианская модель, которая лежит в основании ролзовской теории справедливости, основана на знаменитой теореме Гёделя о неполноте. При доказательстве этой теоремы мы допускаем, что у нас есть полный, независимый от теории перечень истинных арифметических утверждений. Параллельно мы имеем систему аксиом (арифметических или логических), из которой выводятся арифметические теоремы. Вопрос заключается в том, будет ли набор теорем, логически выводимых из данных нам аксиом, идентичен перечню истинных утверждений, существование которого мы допустили в самом начале. Знаменитый ответ, который Гёдель дал на этот вопрос, гласит, что эти два перечня идентичны между собой не будут (он привел истинное высказывание, которое не может быть выведено из аксиом).

Гёделианская структура была взята за основу Хомски при создании теории, претендующей на статус эмпирической. Хомски допустил, что, с одной стороны, мы можем создать полный, независимый от теории перечень всех предложений нашего языка, которые, с нашей точки зрения, будут грамматически верными. С другой стороны, у нас есть грамматика, правилами которой мы пользуемся для построения грамматически правильных предложений. Затем мы сравниваем предложения, построенные по грамматическим правилам, с предложениями из первого списка. Мы можем делать заключения относительно того, насколько данная грамматическая система представляет собой адекватную теорию нашего языка, отталкиваясь от степени совпадения предложений, построенных в соответствии с грамматическими нормами, и предложений из списка тех, что мы интуитивно сочли грамматически верными. В принципе, предполагается, что грамматику надлежит адаптировать таким образом, чтобы она покрывала весь список интуитивно сгенерированных предложений, но при случае можно с полным на то основанием изменить порядок этой зависимости. Таким образом, теория иногда ведет нас к корректировке наших интуитивных суждений – в тех случаях, когда данное конкретное суждение не согласуется с другими, нам же принадлежащими.

Ролз также задействовал гёделианскую модель объясняющего суждения о справедливом обществе как об обществе честном. С одной стороны, мы имеем интуитивные суждения касательно честности различных способов распределения основных благ. С другой стороны, у нас есть набор принципов («теория»), из которых предположительно следует выводить суждения о справедливых способах распределения. В теории, носящей принципиально эмпирический характер, перечень независимых от теории суждений должен иметь преимущественный статус, так, чтобы теория согласовывалась с этими суждениями. Суждения и есть те данные, которые должна объяснить теория. Однако в теории Ролза находится место взаимной согласованности между суждениями, выведенными теоретически, и суждениями, полученными независимо от теории. Интуиция может направляться теорией. Ролз называет эту ситуацию взаимной корректировки «рефлексивным равновесием».

В гёделианскую структуру своей теории Ролз добавляет новую идею: и сама теория, и выведенные из нее суждения служат еще и аргументами для обоснования ходов в ситуации, понимаемой в духе теории игр, – ситуации, в которой рационально мыслящие игроки договариваются об учреждении конституции для справедливого общества, с которой каждый из них готов согласиться. Ограничение, действующее в отношении этой «игры» в учреждение конституции, состоит в том, что в ходе аргументации нельзя использовать предпосылки, в которых содержится специфическая информация о положении игрока в обществе. (Именно так следует понимать ролзовскую метафору «занавеса неведения».) Это ограничение не означает, что игроки чисто психологически должны игнорировать свое возможное место в рамках разнообразных социальных установлений, о которых они договариваются; скорее они должны действовать как судьи, которым в ходе процесса приходится иметь дело с доказательствами, которые нельзя приобщить к делу. Судья просто не имеет права допустить, чтобы эта информация повлияла на его окончательное решение. Так же и Ролз не позволяет участникам обсуждения конституции пользоваться информацией относительно своих личных социальных позиций. Иными словами, нельзя обосновывать конституцию с помощью аргументов, опирающихся на специфические характеристики участников.