Солдатская сага - Глеб Бобров

Саша осунулся, обозлился, повзрослел. В случившемся себя не винил. Особенно его грел тот факт, что все обошлось благополучно. Однажды, разговаривая с Горой, он не выдержал и вспомнил сентябрьский свой «залет», хотя обычно они обходили его молчанием:

— Если все вернуть назад, я бы ее посильнее швырнул…

Гора промолчал. Не без основания считая себя причастным к той истории, он держался с Сашей настороженно, словно боялся, как бы тот не натворил еще чего-нибудь похлеще.

Но вообще ребята из третьего взвода были единственными, кто не отвернулся от него. Он это ценил. Но, чувствуя перед ними свою вину (все-таки он крепко их подставил), старался попадаться на глаза как можно реже и всего с десяток раз зашел в родную палатку.

Известие о том, что в горы «пойдут все!», в том числе и он, Саша встретил с нескрываемой радостью. Он мог рассчитывать, что участие в боевой операции сблизит его с ребятами своего призыва, по крайней мере, они перестанут смотреть на него косо. Что же касается старослужащих, наиболее досаждавших Саше, то они уже «свалили на дембель». Нынешние же деды, в прошлом самые гонимые чмыри, ненавидели его молча и о злосчастной эфке вспоминали редко. Он хорошо чувствовал это и однажды пожаловался Шурику на свою житуху. Шурик ответил вполне определенно:

— Да-а паш-шли-и они! Все! Пойми ты — этих чмырей Жаба давит! Они так бы и копошились в дерьме, если бы не ты… Ты вот — смог! А у них еще писюн не вырос! Калибр мелковат — не тот! Вот они теперь и давятся!

Через неделю, когда деды, хотя и молча, а все же достали его, Саша почти точь-в-точь повторил Шуриковы слова:

— Да пошли вы, чмыри!

Они вынести этого не смогли, тут же стукнули ротному. Тот вызвал Сашу и тоже немножко «настучал» по голове: «Чтоб лишнего не базарил!»

Но теперь появилась возможность обо всем этом забыть. Поэтому Саша и радовался предстоящему походу. Воспоминания об изнуряющей тяжести рейдов отошли на второй план, а в утомленном сознании осталась лишь память о крутом братстве гор, где нет ни дедов, ни чмырей, ни кадетов, ни салабонов — только братишки и командиры и лишь одно общее дело…

О намечающейся новой карамугульской прогулке в четвертой мотострелковой роте узнали где-то за пару дней. Радости это известие, понятно, не вызвало. В памяти еще не стерлись воспоминания о событиях месячной давности, да и вообще — февраль далеко не самое лучшее время года, чтобы лазить по горам, а тем более в вотчину Джумалутдина.

Особенно заметно приуныли дедушки. Находившись сверх всякой меры, имея в дембельских ящиках по медали, а то и по ордену, они уже всеми помыслами были дома, а тут — нате вам, с бубенчиком: мало того, что старослужащих берут, так еще и куда берут? Полный абзац!!!

Чувство опасности, в начале службы притупленное до полного отсутствия, обострялось прямо пропорционально дням, оставшимся до демобилизации, и к тому же в геометрической прогрессии. А тут еще у всех перед глазами стояли привезенные в середине января из Бахарака и в течение двух суток пролежавшие на снегу у морга пять трупов бойцов первого батальона. В полку существовал такой мрачный обычай — давать сослуживцам и землякам возможность попрощаться с погибшими товарищами.

Из пятерых убитых трое отслужили по два с половиной года и ждали февральской партии на отправку, а двое уже были дедами, то есть отслужили по двадцать два-двадцать три месяца. Погибли ребята первой минометной батареи из-за оплошности в бою.

«Крепость» — место дислокации гарнизона — попала под жесточайший обстрел. Один из солдат-минометчиков получил тяжелое ранение в плечевой сустав, и его унесли в укрытие. Как всегда бывает в подобных ситуациях, один расчет стал работать на два миномета. Заряжающий, не зная, что свободное орудие уже заряжено, поверх первой опустил в ствол вторую мину и, отбежав на пару шагов, произвел выстрел. Обе стодвадцатимиллиметровые мины взорвались прямо в стволе.

Взрывная волна, осколки мин и размером с ладонь куски орудийного ствола в буквальном смысле раскромсали весь стоявший в нескольких метрах вокруг боевой расчет.

Солдаты и понять ничего не успели… А то, что от них осталось и два дня пролежало перед моргом, вогнало всех старослужащих в глубочайшую черную депрессию.

От стрессов же дедушки знали лишь одно лекарство, один суперантидепрессант — план. И частенько к нему прибегали. Чем-чем, а прекрасным, крепким, как тогда говорили — термоядерным, гашишем Бадахшан славился на всю ДРА. Этого добра тут было предостаточно и даже с избытком. Ходили упорные слухи, что бабай, не давший бесплатно «шурави на косячок», якобы рисковал многим, вплоть до собственной бестолковки.

— Им выгодно, чтобы мы долбили! — делали старослужащие глубокое умозаключение и забивали очередную сигарету. В боевых подразделениях долбили, правда, в меру, не то, что в хозвзводах и прочих подобных командах. Но, тем не менее, за полгода до дембеля почти все мало-помалу позволяли себе немного расслабиться. Само собой разумеется, что именно рейдовые роты были основными поставщиками гашиша на территорию части. И сколько офицеры ни ловили, сколько ни наказывали поставщиков (впрочем, дальше губы дело не шло) — а после каждой операции подразделения приходили затаренные под завязку, и вечером по палаткам разносился безудержно-заразительный смех… Первая, самая веселая стадия — «ха-ха», ну а дальше в зависимости от дозы, здоровья и темперамента; хотя до ручки, или по местной терминологии — «до галюнов», обкуривались редко.

Четвертая мотострелковая исключением не была. «Подрасслабившись», поматерив отцов-командиров, начиная от маршала Устинова и заканчивая лейтенантом Пономаревым, дедушки, в конце концов, тоже стали потихоньку готовиться к предстоящему выходу.

Не успокоил их и взводный, за день до операции порадовавший известием, что батальон только блокирует кишлаки и вниз не пойдет. Ему резонно возразили, напомнив, что в прошлый раз также шли «только на блокировку», да вот незадача — не дошли. На что он, не менее резонно, ответил:

— Хорош здеть! Умники, мать вашу! Знаете куда идем, грузиться так, чтоб из ушей патроны торчали!

После обеда Пономарев построил личный состав в палатке — она к этому времени уже напоминала скорее склад оружия, амуниции и боеприпасов, нежели жилое помещение — и, проверив состояние готовности взвода, отдал последние распоряжения:

— Так, мужики, идем на день-полтора, максимум два. Там нас наверняка ждут. Поэтому… дабы легче ноги было уносить, весь сухпай не брать. В жопу! Далее… БК снайперам — триста-четыреста, плюс магазины; на автоматы — штука-полторы; пулеметчикам семьсот-восемьсот, отдельно. Гранат поменьше — в кишлак не переться, — но чтоб были. Пусть посреди заварухи мне кто-то рискнет заикнуться, что патроны кончились — вымочу и высушу! Все! До ужина отбой… На вечерке выступит полкач. Это на час-полтора, потом до одиннадцати можете покемарить, в двенадцать — к КПП. Да! Чуть не забыл… Гора! Если вы с Братусем опять ненароком «забудете» взять каски… ну, я потом расскажу, что будет!