Афганец - Фредерик Форсайт

Измат Хан успел лишь заметить, как что-то желтовато-коричневое ударило в его коня, и животное завалилось на бок. Всадник успел выхватить из седельной сумки ружьё и упал через круп на снег. Упав, он повернулся, вскинул ружьё и, мгновенно прицелившись, выстрелил.

Ему повезло, что кугуар выбрал целью лошадь, а не его самого. Пони был ещё жив, но подняться, сбросив стотридцатипятифунтового зверя, не мог. Измат Хан потратил вторую пулю, прекратив его агонию.

Афганец снял прикреплённые к седлу снегоступы, привязал их к сапогам, закинул за плечо ружьё, проверил компас и продолжил путь. Через сотню ярдов он сделал короткий привал, укрывшись под выступом скалы. Именно она и защитила его от зоркого глаза «Спектра».

— Убери оленя, — сказал капитан Линнет. — Думаю, это всадник на лошади.

Оператор присмотрелся к изображению на экране.

— Ты прав, — согласился он. — Вижу шесть ног. Наверно, остановился отдохнуть. На следующем круге мы с ним покончим.

Для уничтожения цели «Спектр» располагал тремя системами. Первая, стопятимиллиметровая гаубица «М-102», была настолько мощной, что использовать её против одного-единственного человека казалось чрезмерным.

Вторую представляла сорокамиллиметровая пушка «Бофорс», переделанная много лет назад из шведского зенитного орудия и способная при высокой скорострельности разнести на кусочки здание или танк.

Зная, что их цель — всадник, экипаж «Спектра» сделал выбор в пользу пулемёта Гатлинга. Это по-настоящему страшное оружие выпускает в минуту 1800 пуль, каждая из которых имеет диаметр 25 мм и может разорвать человека. Огонь настолько плотный, что если обстреливать футбольное поле в течение тридцати секунд, на нём не останется ничего живого, кроме разве что полевой мыши. Да и та, скорее всего, умрёт от страха.

Максимальная высота для стрельбы из пулемёта — 12 000 футов, поэтому, заходя на очередной круг, «Спектр» снизился до 10 000 футов, поймал цель и за десять секунд выпустил триста пуль в тело лошади.

— Дело сделано, никого не осталось, — сообщил оператор. — Оба, человек и лошадь, устранены.

— Спасибо, Эхо-Фокстрот, — отозвался капитан Линнет. — Остальным займёмся сами.

«Спектр», выполнив поставленную задачу, вернулся на авиабазу Маккорд.

Снег прекратился. По свежему пуху лыжи шли быстрее, и вскоре группа углубилась в лес и наткнулась на останки лошади, куски мяса и костей, в большинстве своём не крупнее руки. Кое-где попадались клочья желтовато-коричневой шерсти.

Минут десять Линнет пытался отыскать что-то похожее на клочки одежды, утеплённых сапог, снегоступов, человеческий череп, бороду или нож «Буи».

Найти удалось только лыжи, но одна из них оказалась сломанной. Случиться это могло, когда лошадь упала. Рядом валялся пустой чехол из овечьей шкуры. Ружья не было. Не было снегоступов. Не было афганца.

За два часа до рассвета охота превратилась в гонку. Двенадцать лыжников преследовали одного беглеца на снегоступах. Все выбились из сил. Все были на пределе. Когда небо на востоке чуточку просветлело, взводный, уточнив положение с помощью системы GPS, пробормотал:

— До границы полмили.

Двадцать минут спустя команда «Альфа» вышла на обрыв, с которого открывался вид на широкую долину с лесовозной дорогой, обозначавшей американо-канадскую границу. На противоположной стороне долины виднелся небольшой посёлок лесорубов. Зимой он пустовал.

Линнет опустился на корточки, поправил автомат и поднёс к глазам бинокль. Пейзаж выглядел сонным. Ни малейшего признака движения.

Не дожидаясь приказа, снайперы достали из чехлов винтовки, поправили прицелы, передёрнули затворы и легли на снег, приникнув к окулярам.

С точки зрения обычного солдата, снайперы — особое племя. Они никогда не приближаются к тем, кого убивают, но при этом видят их с ясностью и чёткостью, почти невозможными при современной войне. Теперь, когда солдаты уже не сходятся в рукопашной, люди погибают не от руки врага, а от его компьютера, от ракеты, прилетевшей с другого континента или откуда-то из-за моря.

Людей убивает «умная» бомба, сброшенная с самолёта, пролетающего так высоко, что его никто не видит. Их убивает снаряд, выпущенный находящимся за горизонтом орудием. В крайнем случае их расстреливают из вертолёта, и убийцы видят только неясные фигуры, мечущиеся, пытающиеся спрятаться, отстреливающиеся, падающие. Но фигуры эти не похожи на реальных людей.

Снайпер видит своих жертв именно такими. Реальными людьми. Лёжа в полной тишине, совершенно неподвижно, он видит цель — мужчину с трехдневной щетиной, который потягивается и зевает, ест фасоль из банки, расстёгивает ширинку или просто стоит и смотрит в стеклянный глаз смерти, не подозревая, что оставшаяся жизнь измеряется долями секунды полёта пули. Потом он умирает.

Да, снайперы — особое племя. Внешне такие же, как и все остальные, но мозги у них устроены иначе.

А ещё они живут в особом мире. Одержимые манией точности, они нередко впадают в молчание, заполненное только весом пуль, мощностью зарядов, поправками на ветер, убойной силой и тем, что ещё можно сделать, чтобы усовершенствовать их любимую игрушку.

Подобно всем узким специалистам, они питают слабость (или страсть) к разным видам оружия. Некоторые предпочитают крохотные пульки — например, «М-700», которыми стреляют из «ремингтона-308». Другие всей душой за «М-21» — снайперскую версию стандартной боевой винтовки «М-14». Самая тяжёлая из всех — «барретт лайт фифти», настоящий монстр, выстреливающий пули размером с человеческий палец на расстояние более мили. Если такая штука попадает в голову, голова просто взрывается.

Справа от капитана Линнета лежал, раскинув ноги, его первый снайпер, старший сержант Питер Бирпоу. В жилах сержанта текла смешанная кровь отца, индейца из племени сиу, и матери-испанки. Бирпоу вырос в трущобах Детройта, и армия стала ему домом. У него были высокие скулы и глаза волка. В «зелёных беретах» он считался лучшим стрелком. Имея немалый выбор, сержант в конце концов остановился на «шайене-408», сравнительно недавней модели затворного действия, которую ценил за несколько большую, чем у других, стабильность при выстреле.

Отправив в ствол пулю, длинную и тонкую, отполированную самым тщательным образом для исключения даже малейшей вибрации при полёте, Бирпоу несколько секунд вглядывался в оптический прицел.

— Я вижу его, капитан, — прошептал он.

То, что пропустил бинокль, заметил прицел. Между вытянувшимися в одну улицу домиками лесорубов стояла закрытая с трех сторон деревьями телефонная будка со стеклянной дверью.

— Высокий, длинные спутанные волосы, густая чёрная борода?

— Точно.

— Что он делает?

— Он в телефонной будке, сэр.

В тюрьме Гуантанамо Измат Хан почти не общался с другими заключёнными. Исключением стал проведший, как и он, много месяцев в «изоляторе» иорданец, воевавший в середине девяностых в Боснии, а затем работавший инструктором в тренировочном лагере «Аль-Каиды». Как и афганец, иорданец держался твёрдо и ни на какое сотрудничество со следователями не шёл.