Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

Они встретились в четыре утра на парковке у пристани для яхт. Аврора спала. Было еще темно. Они быстро докатили до Бостона. Позавтракали. И почти без остановок доехали до Фалмута, а там сели на паром. На остров Мартас-Винъярд они попали поздним вечером. И с тех пор жили, как в сказке, в роскошном отеле на берегу океана. Купались, гуляли, ужинали вдвоем в огромном гостиничном ресторане, и никто на них не смотрел, никто не задавал вопросов. На Мартас-Винъярде они могли жить.

* * *

Они были здесь уже четыре дня. Растянувшись на горячем песке в своей бухточке, вдали от чужих глаз, они думали только о себе, о том, какое счастье быть вместе. Она возилась с фотоаппаратом, а он думал о своей книге.

Она сказала Гарри, что родители считают, будто она поехала к подруге. Но она его обманула. На самом деле она сбежала из дома без предупреждения: придумать отговорку для недельного отсутствия было бы слишком сложно. Поэтому она уехала, никому ничего не сказав. На рассвете вылезла из комнаты через окно. И теперь, пока они с Гарри валялись на пляже, преподобный Келлерган не находил себе места от беспокойства. В понедельник утром он обнаружил, что комната пуста. Он не стал заявлять в полицию. Сперва попытка самоубийства, теперь бегство: если он заявит в полицию, узнает весь город. Он дал себе неделю, чтобы найти ее. Семь дней, за которые Господь сотворил мир. Целыми днями не вылезая из машины, он колесил по всей округе, разыскивая дочь. Он боялся худшего. Через неделю он обратится к властям.

Гарри ни о чем не подозревал. Он был ослеплен любовью. Так же как в утро их отъезда на Мартас-Винъярд, когда Нола пришла к нему на парковку, он не заметил притаившуюся в темноте фигуру, наблюдавшую за ними.

Они вернулись в Аврору под вечер воскресенья, 3 августа 1975 года. На границе между Массачусетсом и Нью-Гэмпширом Нола расплакалась. Она говорила Гарри, что не может без него жить, что он не имеет права уезжать, что такая любовь, как у них, бывает только раз в жизни, и много чего еще. Умоляла: «Не покидайте меня, Гарри. Не бросайте меня здесь». Говорила, что он очень много написал за последние дни и теперь может не бояться утратить вдохновение. Заклинала: «Я буду заботиться о вас, вам останется только писать. Вы пишете потрясающий роман, вы не имеете права все испортить». И она была права: она была его музой, его вдохновением, только благодаря ей он внезапно смог писать так хорошо и так быстро. Но было слишком поздно; у него не осталось денег заплатить за дом. Он должен был уехать.

Он высадил Нолу за несколько кварталов от дома, и они поцеловались в последний раз. Ее щеки были мокры от слез, она вцепилась в него, пытаясь его удержать:

— Скажите, что завтра утром вы по-прежнему будете здесь!

— Нола, я…

— Я принесу вам горячие булочки, я сварю кофе. Я буду делать все. Я буду вашей женой, а вы — великим писателем. Скажите, что вы будете здесь…

— Я буду здесь.

Она просияла:

— Правда?

— Я буду здесь. Обещаю.

— Обещать мало, Гарри. Поклянитесь, поклянитесь нашей любовью, что вы меня не бросите.

— Клянусь, Нола.

Он солгал, потому что это было слишком тяжело. Как только она исчезла за углом, он помчался в Гусиную бухту. Надо было действовать быстро: вдруг она вернется позже и застанет его приготовления к бегству. Уже сегодня вечером он будет в Бостоне. Дома он поскорей собрал вещи, сунул чемоданы в багажник и покидал все, что надо было еще взять с собой, на заднее сиденье. Потом закрыл ставни, выключил газ, электричество и воду. Он убегал, убегал от любви.

Ему захотелось оставить ей записку. Он нацарапал пару строк: «Милая Нола, мне пришлось уехать. Я тебе напишу. Люблю тебя навсегда» — в спешке, на клочке бумаги, запихнул его в дверь и сразу вытащил, боясь, что его найдет кто-нибудь другой. Никаких записок, так надежнее. Он запер дверь на ключ, сел в машину и нажал на газ. Он мчался на полной скорости. Прощай, Гусиная бухта, прощай, Нью-Гэмпшир, прощай, Нола.

Все было кончено.

— Вы должны готовиться к своим текстам, как к боксерскому поединку, Маркус: несколько дней надо тренироваться процентов на семьдесят от максимума, чтобы в вас вскипела и забурлила ярость, которую вы выплеснете только в вечер боя.

— Что это значит?

— То, что, когда вам приходит идея, надо не превращать ее в ту же секунду в один из своих нечитабельных рассказов и печатать на первой странице журнала, который сами же и возглавляете, а хранить поглубже в себе, чтобы она созрела. Вы должны не давать ей выхода, позволить ей разрастаться внутри вас, пока не почувствуете, что время пришло. Это у нас будет номер… До какого мы добрались?

— До восемнадцатого.

— Нет, до семнадцатого.

— Зачем спрашивать, если сами знаете?

— Чтобы проверить, следите вы или нет.

— Значит, семнадцатый, Гарри… Превращать идеи…

— …в озарения.

Во вторник, 1 июля 2008 года, в зале для свиданий тюрьмы штата Нью-Гэмпшир я затаив дыхание слушал рассказ Гарри о том, как вечером 3 августа 1975-го, когда он готов был покинуть Аврору и на полной скорости вылетел на шоссе 1, какая-то встречная машина вдруг развернулась и погналась за ним.

Воскресенье, 3 августа 1975 года, вечер

Сперва он решил было, что это полиция, но у машины не было ни мигалки, ни сирены. Она мчалась за ним по пятам и сигналила, непонятно почему. Он вдруг испугался вооруженного ограбления, попытался еще прибавить скорость, но преследователь сумел его обогнать и прижать к обочине, встав поперек дороги. Гарри выскочил на шоссе, готовый драться, но из машины вышел человек — и он узнал Лютера Калеба, шофера Стерна.

— Вы что, совсем охренели? — заорал Гарри.

— Профу профения, мифтер Квеберт. Я не хотел ваф напугать. Это мифтер Фтерн, он непременно хофет ваф видеть. Я ваф уве нефколько дней иффу.

— И что от меня надо мистеру Стерну?

Гарри весь дрожал, от избытка адреналина сердце выпрыгивало из груди.

— Я не внаю, мифтер Квеберт, — ответил Лютер. — Но он фкавал, это офень вавно. Он вдет ваф у фебя.

Гарри неохотно уступил настояниям Лютера и согласился ехать за ним в Конкорд. Спускалась ночь. Они добрались до громадного поместья Стерна, и Калеб, не говоря ни слова, провел Гарри в дом, на просторную террасу. Элайджа Стерн в легком халате сидел за столом и пил лимонад. Увидев входящего Гарри, он немедленно встал и двинулся ему навстречу с явным облечением на лице:

— Черт возьми, дорогой Гарри, я уж думал, что вас никогда не найдут! Спасибо, что пришли сюда в столь поздний час. Я вам звонил, я вам письмо написал. Каждый день посылал за вами Лютера. И ни слуху ни духу! Куда вы подевались?

— Меня не было в городе. А что за срочность?