Квантовая революция. Как самая совершенная научная теория управляет нашей жизнью - Адам Беккер

сказал им, что уже некоторое время работаю совместно с Аароновым над вопросами, связанными с проблемой измерения, и что я хотел бы писать диссертацию на эту тему, – вспоминал Альберт. – Через несколько дней после этого меня попросили зайти в деканат университета Рокфеллера к заведующему аспирантурой. Тот объявил мне, что на физическом факультете Рокфеллеровского университета никто и ни при каких обстоятельствах не будет писать диссертацию на эту тему и что если я буду продолжать на этом настаивать, то меня просто выкинут»[560]. Альберту предложили другую тему диссертации. «Это была в высшей степени трудная вычислительная задача о повторном борелевском суммировании в теории поля φ4 <…> Мне было ясно, что эту тему я получил потому, что она, как кому-то показалось, соответствует моему характеру, – рассказывал Альберт. – Во всяком случае, в ней явно просматривался элемент наказания. Мне также объявили в ультимативной форме, что я могу заниматься только этой задачей, и никакой другой, в противном случае мне придется покинуть университет».

Обсудив ситуацию с Аароновым, Альберт решил остаться в Рокфеллеровском университете. «Ааронов сказал: “Может, не стоит упираться? Реши задачу, которую они перед тобой поставили. А как только ты защитишься, я устрою тебе место постдока в Тель-Авиве, и все будет тип-топ”, – вспоминал Альберт. – Я так и сделал. Но эта история очень ясно показала мне, каковы правила игры. Я понял, что на физическом факультете университета Рокфеллера больше никаких разговоров о проблеме измерения быть не должно»[561].

В конечном счете Альберт воспользовался полученным им местом постдока у Ааронова как стартовой площадкой для начала карьеры в области философии физики. Но другим студентам-физикам, задумавшимся над этими вопросами, повезло гораздо меньше[562]. А средства, применяемые для подавления интереса к основаниям квантовой физики, не ограничивались остановкой продвижения по службе и отказом в присвоении ученой степени. Когда Зех попытался опубликовать свою первую статью по декогеренции, он обнаружил, что физические журналы, в которые направлялись статьи по основаниям квантовой физики, в лучшем случае встречали их с неохотой, а в худшем – с открытой враждебностью. В Physical Review даже существовала открыто сформулированная редакционная политика, состоящая в том, чтобы отклонять статьи по основам квантовых принципов, если только они не были связаны с существующими экспериментальными данными[563] или не делали новых предсказаний, которые допускали проверку в лаборатории. «Не следует забывать о том, что физика – экспериментальная наука, – писал в 1973 году главный редактор Physical Review Сэмюэл Гаудсмит, голландский физик, возглавлявший во время Второй мировой войны «Миссию Алсос». – Никакая физическая теория не имеет значения, пока не найдет подтверждения в экспериментальных данных». (Клаузер заметил, что эти ограничения не позволили бы теперь Physical Review принять к публикации ответ Бора на статью ЭПР, который сорока годами раньше журнал напечатал.) Существовала всего горсточка журналов, которые принимали статьи по основам квантовых принципов, – и среди них те самые «Основания физики» (Foundations of Physics), где в конце концов и увидела свет статья Зеха.

Чтобы помочь этому горю, квантовое «подполье» основало новый эрзац-журнал под названием «Эпистемологические записки» (Epistemological Letters). Этот откровенный «самиздат», перепечатываемый от руки, размножаемый на ротаторе и управляемый неформальной группой редакторов, в том числе Шимони[564], заявлял о себе как о постоянно действующем письменном симпозиуме по вопросам «скрытых переменных и квантовой неопределенности». «Эпистемологические записки» не являются научным журналом в обычном смысле, – прямо объявляла тыльная сторона обложки каждого выпуска. – Они (журнал называл сам себя в третьем лице множественного числа) хотят создать основу для открытой и неформальной дискуссии, в которой допускается конфронтация и которая позволяет идеям созреть, прежде чем их можно будет опубликовать в каком-нибудь обычном журнале»[565]. Страницы этого журнала были открыты для обсуждения «запретных» тем: проблемы измерения, истинного значения теоремы Белла и других. На протяжении одиннадцати лет его существования в нем появлялись статьи Белла, Шимони, Клаузера, Зеха, д’Эспанья и Карла Поппера. «Многообразие поступающих в редакцию работ и активность обсуждений показывали, что цели [журнала] были успешно достигнуты, – писал впоследствии Шимони. – Популярность “письменного симпозиума” быстро росла, и во всем мире увеличивалось число людей, просивших включить их в списки рассылки журнала»[566].

Так впервые с 1935 года сложилось сплоченное сообщество физиков, занимавшихся основаниями квантовой теории. У них была общая программа теоретических и экспериментальных исследований, собственный журнал (уж какой был…) и даже проводимые от случая к случаю конференции. Но все же публично объявить о своей принадлежности к этому сообществу было небезопасно, особенно для молодых исследователей, по крайней мере до поры.

* * *

В 1974 году в Институте оптики близ Парижа появился молодой французский физик Ален Аспе. Он только что прибыл из Камеруна, где преподавал три года, и теперь подыскивал тему для докторской диссертации, одновременно читая лекции в институте. Один профессор рассказал ему, что прослышал об интересном семинаре, который вел американский физик Шимони. Здесь Аспе и познакомился со статьей Белла. «Когда я прочел работу Белла, я был в полном восхищении. Думаю, это была самая великолепная тема из всех, которые мне попадались в жизни, – вспоминал потом Аспе. – Это была любовь с первого взгляда <…> И я тут же, не сходя с места, сказал себе: окей, я хочу писать диссертацию именно об этом». Аспе прочел и статью Клаузера и Фридмана, и отчет о противоречащем ей результате эксперимента Холта и Пипкина, но решил не вступать в это состязание. «Я был уверен, что кто-нибудь уладит этот конфликт намного раньше, чем я успею сказать хоть слово, – рассказывал Аспе. – Нет, если я хочу войти в эту игру, я должен сделать что-то совсем другое. И тут я, внимательно читая статью Белла, вдруг замечаю, что в заключении он говорит о новом важном эксперименте, который необходимо провести: изменить ориентацию поляризаторов, пока фотоны еще в полете!»[567]

Идея Белла оказалась простой в теории, но невероятно сложной для практического воплощения. Когда Клаузер и другие выполняли свою проверку неравенств Белла, они выбирали углы ориентации поляризаторов случайным образом – но сам этот случайный выбор происходил до испускания источником света пары запутанных фотонов. В теории фотоны могли каким-то образом, посредством пока неизвестного физического механизма, получить информацию об этих случайно выбранных установках до того, как покинуть источник. Если бы все происходило таким образом, то для того, чтобы объяснить результат эксперимента Клаузера, не было нужды прибегать к нелокальности – все можно было бы списать на этот новый чисто локальный физический механизм. Единственный способ исключить этот вариант состоял бы в том, чтобы случайным образом установить ориентацию поляризаторов, когда запутанные фотоны уже летят отдельно друг от друга. В таком случае никакой сигнал, распространяющийся со скоростью света,