Жасминовые ночи - Джулия Грегсон

– Понимаете, я тут ненадолго, – объяснила Саба. – Я работаю в компании ЭНСА. – Фаиза удивленно подняла брови. – Мы поем песни солдатам. В пустыне. Я служу в армии.

– Наши песни непросто заучивать. – Пожилая певица просто не понимала ее. – Они очень красивые, но тебе придется освоить новую технику исполнения. – Она показала пальцем на свой нос, потом на грудь. – Мы поем и отсюда тоже.

– Я знаю несколько песен, – сказала Саба. – Моя бабушка родом из Турции. Она любит старые песни.

Она тут же спела куплет из «Ах, Мустафа»; Фаиза засмеялась и подпела ей.

– Йаллах![110]– воскликнула она. – Я буду тебя учить. Приедешь сюда завтра? Сначала попьем чай, потом проведем наш первый урок.

– С удовольствием, – совершенно искренне ответила Саба. – Тарик рассказал, какая вы знаменитая. – Певица скромно наклонила голову набок, но не стала ничего отрицать. – Я люблю учить новые песни.

– Я уже немолода, и мой голос… – Фаиза сдавила себе горло рукой. – Но мы придумаем что-нибудь интересное. Приходи сюда завтра к десяти тридцати. Только не опаздывай, потом ко мне придет парикмахер.

Она посмотрела на часы, Саба тоже и едва не подпрыгнула. Десять минут одиннадцатого.

– Постой! Постой-постой. – Фаиза взяла Сабу за руки. – Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

Они шли по комнате, и Саба чувствовала, как ее ступни вибрировали от ритмов танго. Хриплые крики, аплодисменты, топот ног… Она прошла за певицей в маленькую комнату и при свете керосиновой лампы увидела висевший на крючке костюм с блестками и туалетный столик с валявшейся на нем косметикой. На стуле возле окна сидел Доминик.

– Саба! – Он шагнул из темноты и обнял ее.

– Господи! – Они оба были близки к слезам.

Фаиза стояла в дверях и улыбалась.

– Сейчас я вас оставлю, – сказала она. – Если я понадоблюсь, ищите меня внизу. Я буду там петь.

Когда дверь закрылась, они стали страстно целовать друг друга. Саба заплакала от радости. До этого момента она и не понимала, как ей было страшно.

Она отошла на шаг назад и посмотрела на него. Казалось, они уже вышли за пределы самоконтроля и ей было уже все равно.

На Доминике были грязноватая рубашка и брюки цвета хаки. Волосы отросли и нуждались в стрижке. Кожа загорела почти до черноты. Доминик был красив: после долгого, медленного поцелуя он взял Сабу за плечи и отстранил от себя.

– Дай-ка поглядеть на тебя. – Он сел на диван и посадил ее рядом. С его лица не сходила улыбка. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты хоть понимаешь, что творится вокруг?

– А ты? – спросила она, пытаясь тянуть время. Может ли она рассказать ему все начистоту? Безопасно ли это?

Он ласково гладил ее волосы.

– Ты получила мое послание… ну… мое письмо? Я отправил его больше недели назад.

– Нет. А ты мое?

– Нет. Я получил записку от твоей знакомой мадам… как там ее? Она сообщила, что ты сегодня вечером будешь здесь. Вот и все.

Они опять поцеловались. Все это мелочи. Война продолжалась, письма часто не доходили до адресатов.

Когда они прервали поцелуй, он обнял ее обеими руками и крепко прижал к своей груди. Она услышала, как бьется его сердце, и счастье разлилось по ее телу светлой рекой: каждая клеточка благодарила судьбу за такое чудо – он здесь, и он жив.

Он рассказал, что последние десять дней они выполняли тренировочные полеты в пустыне южнее Алексы. В чем состояла тренировка и для чего она делалась, он не уточнил, лишь сказал, что теперь все закончилось, по крайней мере на ближайшее время, и что всей эскадрилье дали неделю отпуска. Ведь ребята выдохлись, живя в пустыне, и командованию нужно, чтобы они отдохнули. А на следующий месяц все отпуска отменяются.

Он черпал горстями ее волосы, потом пригладил их, убрав от ее лица, и заглянул ей в глаза.

– Мне до сих пор не верится…

Он потрогал пальцем ямочку на ее щеке.

– Знаешь что? – Она погладила его по плечу. – Нет, правда, знаешь что? Насколько мне известно, я останусь здесь минимум на неделю и в основном буду свободна. Мне придется сделать одну работу, но это займет не так много времени. Мы сможем встречаться.

– Какую работу? – В его глазах светилось недоумение. – Я ничего не понимаю? Где остальные? Где твоя подруга Арлетта? Акробаты?

– Они не здесь. – Ей не нравилось, что их разговор начался так неудачно. – Вероятно, они скоро приедут. – Она прикрыла глаза правой рукой. – Я должна сделать пару радиопередач. Я не написала тебе об этом, потому что не знала, что буду делать их здесь. Все очень неожиданно… – Слишком много; она говорила слишком много.

Он убрал руку от ее лица, повернул ладонью кверху и поцеловал.

– От кого это зависит? – спросил он. – Ну… долго ли ты здесь будешь?

– Честное слово, не знаю.

– Ты не знаешь! – Ох, плохо, все еще сильнее запутывается… – Но ведь тут чертовски опасно, многих уже эвакуировали. Еще не хватало, чтобы тебя ранило!

Он хотел добавить что-то еще, но тут завыла сирена воздушной тревоги.

Музыка оборвалась. Гул голосов вылился на улицу и направился в сторону бомбоубежища. Они решили остаться.

– Моя бабушка никогда не ходит в убежище, – сказала Саба, – и я уже привыкла лежать рядом с ней под обеденным столом. Она весит 90 кило. – Он засмеялся, и его дыхание пощекотало ее щеку. – А потом мы с ней забирались в постель и слушали радио.

– Я схожу с ума от ревности. – Он обнял ее еще крепче. – Слушай, в нашей постели не будет ни бабушки, ни радио.

В нашей постели: он так и сказал.

Из их уст вырвался замечательный, чудесный смех – так смеются те, кто молод, кто знает, что сбывается их долгожданная мечта.

В нашей постели: это случится сегодня, она знала точно. Сияя счастьем, она стояла рядом с ним у окна. Ей понравилось, как он это сказал – просто и прямо. Их захлестнула волна, и они прокатятся на ней.

Он чуточку отодвинул темную штору, и Саба увидела на стене его профиль, ясный и четкий, – прямой нос, непослушные волосы, тень от его руки, обнимающей ее. По заливу и по темно-синему морю ползло световое пятно, потом – пам-пам-пам – заработали зенитки. В краткий миг тишины он еще сильнее прижал ее к себе. Внизу опять зазвучала музыка, веселая и беззаботная, в двух шагах от войны.

– Пойдем отсюда, – сказал он.

Бывают места, которые не забудешь никогда в жизни; они, словно песня, становятся частью тебя.

Таким местом стал для Сабы дом на Рю Лепсиус, 12: старинный дом с импозантным балконом, висевшим над улицей. Подходя к нему, она увидела при свете луны, что стены украшены изображениями грифонов, львов, дельфинов.