День, когда мы будем вместе - Юрий Никитин

– Я тебя еще ни в чем не обманывал, Аги, и не собираюсь делать это впредь. Ты хочешь узнать, где была все годы? Пожалуйста. Ты была участницей сверхсекретного эксперимента, который обошелся мне почти в миллион долларов. Подробностей эксперимента я не знаю. Кроме тебя, в нем участвовала еще одна женщина. Ты видела ее фотографию. Это леди Памела.

Агнешка, не отводя взгляда, медленно сошла с моих коленей, будто я уснул, и она боялась меня разбудить, затем остановилась посередине комнаты и прикрыла рот рукой – она всегда так делала, когда была чем-то потрясена. Потом спросила:

– Тим, откуда у тебя миллион долларов? Я не верю тебе. Нас замораживали?

– Да, – с облегчением ответил я, в душе благодаря Аги за то, что она сама упростила мне дальнейшее объяснение. – В Америке есть секретная лаборатория сверхнизких температур. Никто не давал никаких гарантий. Я упомянул почти миллион, что означает на деле восемьсот тысяч. Какое-то время я был модным художником, и мои картины охотно покупали не только в России, но и в других странах. За тебя я отдал почти все, поэтому пощади меня и не задавай больше подобных вопросов.

– Ты остался без денег? – спросила она, приближаясь ко мне.

– Но зато с тобой, – сказал я. – Разве ты не стоишь каких-то восьмисот тысяч долларов?

Она села у моих ног и прислонилась к ним головой.

– Как же мне было холодно там, мой милый! – напевно произнесла она. – Уложи меня сейчас в постельку и согрей. Если тебе, конечно, не противно обнимать ледышку.

В этот раз она была особо нежна и изобретательна. Я потерял счет времени, которое измерялось теперь ее пронзительными вскриками. Едва все закончилось, и мы отлипли друг от друга, она чуть слышно заплакала, положив голову мне на грудь, чем напомнила Лидию, у которой тоже влажнели глаза, когда ей было хорошо…

– Ну вот и все, – сказал я, откладывая в сторону ручку и рассматривая свою подпись, будто сам сомневался, что она подлинная. – Надеюсь, вы меня не отравите раньше, чем через полгода?

Нотариус, полноватый пожилой мужчина с роскошными усами, которые были главной приметой его маловыразительного лица, молча воззрился сперва на профессора Перчатникова с Антипом, а потом на меня.

– Что вы имели в виду, сказав это, господин Некляев? – поинтересовался он подчеркнуто корректно и серьезно.

– Да просто пошутил не слишком умно, – объяснил я. – Однажды в аэропорту меня спросили, что в сумке. Я ответил: небольшая бомбочка, и тут началось…Словом, чуть не ссадили с рейса.

Усач осуждающе покачал головой и медленно, словно нехотя, продолжил оформление моего завещания. Когда все штемпели, штампы, печати и подписи были проставлены на листке стоимостью в восемьсот тысяч долларов, нотариус еще раз зачитал мне его текст и вручил один экземпляр. Второй же оставил себе на ответственное хранение.

Провожал его Антип. Я смотрел в спину человеку, который уносил с собой мою давнюю мечту о «зеленом» миллионе, и чувствовал себя неважно.

– Что, Тимофей Бенедиктович, тяжело с деньгами расставаться? – угадал мои мысли Перчатников. – Вроде даже и не понятно, за что их надо отдавать – Агнешка-то уже дома!

– Дорогой профессор, – начал я оправдываться, – то, что сделали вы и ваша команда, вообще бесценно, и я не знаю, как благодарить вас. Но это практически мои последние деньги и, согласитесь, мне есть, о чем задуматься.

– А вы не обратили внимание на то, что проценты с этой суммы будут переводиться на специальный счет, которым вы станете пользоваться по меньшей мере полгода, пока мы вас не отравим? – спросил едва ли не презрительно Перчатников, поднимаясь из кресла. – Надо же было т а к о е сказать! Вот она, ваша благодарность.

Следует признать, что он умел заставить человека сожалеть о сказанном или сделанном. Я не знал, чем еще оправдаться, и потому молчал с покаянным видом.

Когда вернулся Антип, они вдвоем принялись казнить меня. Бывший французский танкист лютовал даже больше профессора, стреляя прямой наводкой стокилограммовыми болванками и норовя попасть ими по моей бестолковке. Такого количества упреков, обвинений и нравоучений в свой адрес я не слышал никогда, даже в пору своей далеко не безупречной юности.

Завершилось, однако, все по-русски: распитием спиртных напитков и какими-то малозначимыми воспоминаниями.

Расслабившись, я рассказал своим собутыльникам про вчерашний вопрос Агнешки и про свой ответ. И то, и другое их, кажется, ошарашило. Антипу даже пришлось еще раз наполнить бокалы, после чего ответ мой был признан удовлетворительным. Тут же профессор Перчатников, вспомнив, что он все же по призванию психоаналитик, поинтересовался в соответствии с таблицей слов-раздражителей доктора Бройера, а должным ли образом я выполняю его завет относительно интенсивного секса с Агнешкой, на что я ответил, краснея: мол, выполняю по мере сил. Не желавший отставать от профессора по части бестактных вопросов, Антип спросил, не забываю ли я про пилюли. Вот здесь я не выдержал и сказал, а не пригласить ли их со свечкой и опахалом постоять вечерком у моей кровати. Это их рассмешило, и я понял, что кризис в наших отношениях преодолен.

Агнешка встретила меня упреками за то, что я на целых два часа оставил ее одну, что ей холодно и что она вдруг забыла, как я выгляжу. Я напомнил ей, куда и зачем я ходил, и что нельзя поздравить профессора с днем рождения и тотчас убежать от него, как от прокаженного. Он все же к о е – ч т о сделал для нас с тобой, не так ли, моя забывчивая леди? Она улыбнулась и сказала, что ей понравилось, как я ее сейчас назвал. Прекрасно, сказал я. Если будешь со мной нежна, то можно будет иногда называть тебя герцогиней. Как леди Памелу, кивнула она. Как леди Памелу, подтвердил я. Можно было бы как-нибудь встретиться с ней и с ее мужем-индусом, предложила она. Он сначала миллиардер, а потом индус, уточнил я. Будь с ним поласковей. Нам, возможно, придется занять у него миллиончик на житье-бытье. И ты тоже будь поласковей с леди Памелой, посоветовала Аги. Возможно, она уговорит его дать нам этот миллион просто так, без отдачи. Лет двадцать назад я бы ее точно уговорил, а теперь… Не вздыхай, сказала она. Не такая уж ты и кляча, какой хочешь прикинуться. Что мы будем делать вечером? Если хочешь, я приглашу тебя в страну воспоминаний. Хочу, хочу, захлопала она в ладоши, я все х о ч у!

По непонятной причине я не стал сразу говорить ей, что мы поедем в международный дом всякого рода бездельников, прикидывавшихся творцами. Мне казалось, что так будет лучше и для нее, и для самих бездельников, к числу коих я причислял и самого себя. Мы отправились туда пешком – в пляжном облачении, с пляжной сумкой, в темных очках и с той медлительностью движений вкупе с важным видом, которые характерны для всех бездельников, независимо от возраста, пола, цвета кожи и вероисповедания. Собственно, вся эта клоунада предназначалась для охранников, стерегущих вход в обитель творчества. Конечно, я мог бы дать им двадцатку, и они бы еще бежали впереди нас с мегафоном, расчищая путь от зевак, но мне хотелось немного похулиганить.