Зеленоглазая авантюристка - Анна Одувалова

— Ты бы лучше сходил поговорил с Диром, — скрывая смущение, произнесла я. — Мне не нравится его настрой, он слишком во многом себя винит.

— Все верно, — пожал плечами Стик. — Он же наполовину эльф.

— Сейчас он физиологически на сто процентов вампир. Нельзя, чтобы он себя снова гробил: не ел, потому что это плохо.

— С чего такая трогательная забота? Ты же сказала, что вы не вместе?

— Во-первых, это не мешает мне переживать за него. А во-вторых, я не сказала, что не хочу этого…

— А ты знаешь, чего хочу я?

— Нет. — Мне не хотелось его слушать. Скорее всего, потому, что я слишком хорошо догадывалась, о чем пойдет речь. Мои слова Стик, по своему обыкновению, проигнорировал. Он поймал меня за руку и, притянув к себе, поцеловал. Я могла вырваться, но не стала.

— Я хочу, чтобы мы с тобой начали все сначала, — отстранился он с легкой улыбкой.

— Твои бы слова да полгода назад, — грустно усмехнулась я. — А сейчас слишком поздно.

Я выскользнула из его рук и почти побежала по коридору, уловив едва слышное:

— Не думаю, что поздно.

Примерно через час Дир нехотя поднялся с кровати и подошел к окну. Медленно наползала ночь, сжирая остатки светлого неба. Унылый вечер постепенно становился гуще и темнее. Внизу, где-то у самого основания башни горели фонари. Они практически касались каменной стены замка — высокие, с устремленными в небо металлическими остриями над светящимися желтыми шарами. Черные, похожие на пики силуэты притягивали взгляд, завораживали и заставляли задуматься. Если правильно рассчитать траекторию полета, то можно угодить прямиком на них, и тогда справедливость будет восстановлена. Не придется переступать через собственную совесть и проводить ритуал, в основе которого лежит черная магия. И не придется наблюдать, как та, что стала небезразлична, постепенно отдаляется и находит утешение в объятиях герцога Нарайского. Стик прав, Оля изначально принадлежит ему. Дир вообще не должен быть здесь, он вернулся случайно, отобрав при этом жизнь Ласта, и покушаться в этом мире еще на что-то — высшая наглость. Он и так получил слишком много. Больше, чем заслужил.

Ветер из раскрытого окна трепал волосы и распахнутую на груди рубашку. Из души ушло все: страх, злость, ненависть к себе за содеянные убийства. Перед глазами даже не было окровавленных оскалов выпитых до дна девушек. Грань. Либо простить себе все, либо поставить точку. В чем-то Оля, безусловно, права — страдать и мучиться угрызениями совести дальше невозможно. Да и бессмысленно.

Высота завораживает, если присесть на узкий подоконник, острые навершия фонарей кажутся ближе, нужно совсем немного, чтобы упасть на них… но… Вот это пресловутое «но»! Он изменился за последнее время. Еще не вампир, но уже и не эльф. Слишком хочется жить, и слишком неприятно, когда пытаются отнять добычу. Перед собой нет смысла оправдываться или что-то недоговаривать. Оля — добыча. Сладкая, желанная добыча. Пусть она сама запросто может покорить и подавить, но представлять ее в объятиях другого немыслимо. На ней стоит его метка. Она уже принадлежит ему, была с ним, так почему он должен уступить? Из-за дурацкого, уже нереального прошлого? Из-за авторитета брата? Или из-за того, что герцог Нарайский побеждает всегда? Раньше Дир ушел бы с дороги, но сейчас ему претит сама мысль о том, что можно отступить без борьбы.

Если Стикур прав и Оля любит его, пусть она сама и скажет об этом. Пусть посмотрит в глаза и докажет, что та единственная ночь для нее ничего не значит.

Парень резко спрыгнул с подоконника обратно в комнату и, даже не удосужившись поправить одежду, вышел в коридор. Найти Олю и Стикура получилось без проблем. Брат, как всегда, был на высоте: легкая небрежность в одежде, влажные после душа волосы. Он наклонялся к девушке и говорил так тихо, что она должна была невольно подаваться вперед, чтобы расслышать слова. В это время Стикур почти касался губами ее уха и нежно сжимал плечо.

Дир стиснул зубы, чтобы не зарычать. Парочка его не видела, Оля вообще, казалось, не замечает ничего. Она и Стика-то слушала вполуха, больше смотрела в окно. Похоже, ни рука на плече, ни губы герцога у самой щеки ее не волновали. Или она просто талантливо притворялась? Этого Дирон с уверенностью сказать не мог. С Ольгой вообще было невероятно сложно, никогда нельзя понять, в какой момент она играет, а когда нет. Слишком тонкая и незаметная грань. Наверное, и сама Оля не всегда бывает уверена, насколько те или иные чувства искренни. Она слишком неоднозначна и подвержена настроению. Сейчас оно одно, а уже через несколько минут может измениться. Но насколько сильно меняется сама Оля? Бросается из крайности в крайность или все же удерживается у одного полюса? Этот вопрос волновал Дирона сильнее всего.

— День добрый, не помешал?

Девушка вздрогнула, а Стикур недовольно поджал губы.

— Ну мы вообще-то немного заняты, — ответил герцог насмешливо. Зато Оля встрепенулась и подошла ближе, проигнорировав пытавшегося ее приобнять Стикура.

— Ты как? Я так за тебя испугалась. — В зеленых глазах мелькнули слезы. — Мне совсем не понравился твой настрой, когда я заходила днем. Я даже хотела остаться с тобой… но побоялась.

— Все прошло. — Маг, не обращая внимания на негодующий взгляд герцога, убрал девушке за ухо выбившуюся из прически прядь. — Я был глуп, а ты все верно говорила. Нужно двигаться дальше, а не заниматься самокопанием. И про сходство говорила верно, да, оно есть… но я сильнее, буду сильнее.

— Я рада, что ты решил так. — Оля была уже совсем близко. Она стояла напротив, смешно наклонив голову набок, и казалась младше. Во взгляде девушки читались грусть и обожание. Дир понимал, именно так и должно быть. Так и никак иначе. Она принадлежит ему, а негодующий Стик — не в счет. Он остался у Оли за спиной. Подобное положение вещей герцогу Нарайскому совершенно не нравилось.

Поцеловать девушку прямо здесь на глазах у Стика оказалось удивительно легко, тем более давно душило желание. Какое это наслаждение — обнять сильнее, прижимая к себе, и показать, что она твоя. Прикусить губу, осторожно уколов клыком. Поймать стон наслаждения и осторожно слизнуть каплю крови. Увидеть, как помутнели от желания глаза, и осознать, что все зависит от нее, а не от слов соперника. Не брата и лучшего друга, а соперника. В любви нет братьев, нет лучших друзей, есть двое — мужчина и женщина, а все пытающиеся встать на пути — враги. А врагов нужно уничтожать, морально или физически.

Дир знал, что, целуя Ольгу, делает Стику больно. Он представлял, как его сердце сначала сжимается в комок, а потом пытается разорваться на куски, но не может. В этой ситуации остается только закусить губу и сделать вид, что все равно. Дир сам прошел через это, Стикур показал, как тяжело осознавать, что у тебя забирают любимую. Герцог получил заслуженный урок.

— Как понимаю, теперь вам мешаю я? — Голос Стика был глухим и безжизненным.

Оля вздрогнула и покраснела, но не отстранилась, а Дирон посмотрел с показной безмятежностью и тихо ответил: