История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина

Да, мы прямо идем в пасть к банку, на свою гибель этой попыткой утверждать купчие. Все эти приятные перспективы и рассуждения Фомича доходили до меня через Вячеслава, который, обуреваемый родственными чувствами, пришел в ужас за нас и решительно заявил мне, что готов пожертвовать своим ожидаемым в Саратове местом, чтобы остаться у нас в Щаврах и спасать нас. Мы довольно шутливо отнеслись к такому заявлению, предложили ему остаться погостить, но спасать нас считали лишним.

Одиннадцатого июля, в день нашего семейного праздника в Губаревке, мы послали коллективную телеграмму дорогим нашим именинницам. В этот день обыкновенно приезжали поздравлять их все соседи из Вязовки, начиная с отца Сергия, приезжали и некоторые друзья из Саратова. Готовились пироги и прочие угощения, деточки в парадных платьях являлись к бабушке со своими стихами и рукоделиями. В этом же году, когда столько съехалось детей, они еще устроили представление в костюмах и с декламацией. «Прекрасно все говорили на трех языках, но Катенька, – писала Тетя, – превзошла всех, прочтя по-немецки “Erlkönig”[224] с необыкновенным чувством». Эта семилетняя крошка становилась общей любимицей, благодаря необыкновенно милому характеру. Зрителей было пятнадцать человек, за обедом тоже масса гостей. Бабушка была завалена подарками. «Одним словом, только благодарить Бога за ласки и внимание со всех сторон», – писала счастливая бабушка в своем длинном письме, но, полная ласки и к отсутствующей (в этом году), мне напоминалось обещание непременно приехать в Губаревку. Все лето рвалась я душой к ним и даже, когда я была счастлива с Витей в Щаврах, меня томил постоянный порыв ехать в Губаревку. Я первый раз в жизни отказывалась ехать на зов «моих»! Но не теряла надежды поехать еще в августе, хотя приезд Вячеслава не развязал мне руки, а скорее связал их. Зная характер Вячеслава, хотя и доброго малого, я опасалась его решительных действий, столкновений с Витей, преследование Горошко и пр.

Одиннадцатого же июля двухмесячный отпуск Вити кончался, и я проводила его к вечернему поезду, чтобы в дороге отвлечься от охватывавшей меня грусти. Разлука, опять разлука с ним – мой удел, и не я ли сама еще этому способствовала? Но если бы я поехала теперь с ним в Минск, все равно ему предстояло тотчас же ехать в командировку дней на десять в Новогрудок, ревизовать предводителя Зотова. Там произошла какая-то страшная драма. Разоренного Нейгардом, Зотова гнали (администрация). Его брат в порыве отчаяния убил свою мать, ранил его самого и застрелился. Это было что-то кошмарное.

Тихий, теплый вечер стоял над страной утренней прохлады, и сердце разрывалось на части под мерный топот нашей красивой тройки, и не радостно было возвращаться в опустевший без Вити дом! Вячеслав остался у нас на неопределенное время с намерением нам помочь и быть нам полезным. Он потребовал от Горошко полный отчет всего дела, а так как отчетность была образцовая (как достойный ученик Вити, Горошко этим отличился и в продовольственную кампанию), Вячеслав быстро познакомился с делом и теоретически не хуже нас знал, где, кто и что покупает. Но, уже вооружаемый Гринкевичем, он сразу невзлюбил скромного Горошко. Быть может, Фомичу рисовалась перспектива вместе с Вячеславом, бравым полковником с апломбом и самоуверенностью, спасать нас, а трусливый Горошко только являлся помехой. Во всяком случае, у Вячеслава, человека доброго и обходительного, явился такой тон с Горошко, что тот боязливо скрывался в своих апартаментах в садовой избе, если не был занят в поле или по хозяйству. Когда на другой день после отъезда Вити явилась партия крестьян покупать Высну, Вячеслав, поселившийся с Мишей в «аптечке», по своей инициативе приступил с Гринкевичем к переговорам о Высне, Горошко же был довольно решительно отослан к землемеру Ионки обмерявшему теперь центр. И меня Вячеслав старался убедить, что «тупой» Горошко ровно ничего в делах не понимает, только может повредить. Мне же близко не следует подходить к делам, так как я-то еще менее в них понимаю и должна всецело положиться на него, Вячеслава, ему передать командорскую палочку и слепо доверять ему. Мне совсем это не нравилось. Не слепое ли доверие, не сомнение ли в себе ввергло уже нас в щавровскую эпопею?

Осторожный Витя никогда бы не пропустил мимо ушей заявление Горбачева о семидесяти трех десятинах вместо ста семидесяти трех десятин! А разыскав спорные земли и захваты, сбил бы цену Щавров, а не вздул бы на десять тысяч. Теперь, более уверенная в себе и Вите, я признавала свою ошибку не в неумении ориентироваться в подобном деле, а в отказе от себя, своего глаза и разума, воли и самостоятельности и вдруг теперь повторять ту же ошибку? Да я ее во веки веков не прощу себе, но и не повторю ее! И позволить отстранить от ликвидации Горошко, этого честного, старательного и преданного Горошко! Вячеслав с обычной своей решимостью и бесцеремонностью думал выхватить у меня вожжи, но я потянула их обратно. Я разыскала Горошко в глубине леса (Ионке составлял план запроданного леса для лесоохранительного комитета) и пояснила ему, что раз он обещал нам помочь закончить распродажу Щавров, он не должен себя теперь отстранять от нее. Он сумел в одну неделю продать все фольварки, и впредь он должен вести это дело, никому его не уступая, а если Вячеслав Александрович и хочет нам помочь, так отстраняться от дела ему, Горошко, не следует, потому что ответственность за исход дела остается на нем одном. У Горошко показались слезы на глазах, он был совсем растроган и обещал впредь не уходить и не прятаться.

Когда мы вернулись в усадьбу, оказалось, что сделка с Высной, занявшая у Вячеслава все утро, в последнюю минуту, когда запродажная была уже составлена, неожиданно сорвалась. Что-то не поладили, поспорили и разошлись. Кажется, мы с Горошко были коварно этому рады. На Высну целились местные крестьяне, и бояться за нее не приходилось. Но я воспользовалась случаем разъяснить Вячеславу и Фомичу, что Витя поручил распродажу земли Горошко, и отстранять его нельзя от дела, в котором он уже показал свое умение. Также должны были они понять, что и я командорскую палочку никому не намерена уступить.

Фомич что-то сопел в свою длинную бороду, а Вячеслав махнул рукой, но так как многолетняя родственная дружба заставляла его все же придумывать способы спасти нас, то теперь он придумал на это новый способ. Все внимание было перенесено на выкупную землю. Хотя дело по выкупу было уже в производстве и отослано в