Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук

На минуту она ощутила печаль о том, что он, ее муж, был, есть и будет чистым в воспоминаниях своего народа. А она? Она уже научилась любить его народ. Любить за его богобоязненность, которую сама она потихоньку утрачивала и без которой ей становилось бы все тяжелее и тяжелее. Любить за его спокойствие. Но главное — любить за его глаза, которыми этот народ смотрел на ее мужа — так же, как она смотрит на своего сына Селима.

И этот народ, и она обладали силой благодаря своей любви. Она лишь понимала — о, как понимала! — что сила этого народа была невиновна, хоть и разрушала все земли вокруг владений падишаха. А ее сила — сила злая, хотя она не разрушала, а строила.

Понимала. Но уже не могла отступить. Ее воля уже будто рекой текла вперед. Текла страшным Черным шляхом мысли, настолько ужасным, насколько был ужасным путь, по которому ее сюда пригнали. Она даже чувствовала удары сырых батогов властолюбия, жажды власти для своего сына и своей крови.

Она чувствовала, что проигрывает святой джихад добра и зла, который происходит в душе каждого человека, — один в большей, другой в меньшей степени.

Она приближалась к месту, где тесали камни для новой мечети — ее святыни! Издалека было слышно грохот работ, и она видела, как поклонился ей Синан, величайший зодчий Османской империи.

Она подняла руку в знак того, что увидела его, и приветственно кивнула головой работникам, что склоняли головы перед женой султана, господина трех частей света. Она выскочила из кареты и встала на блоке белого мрамора, прекрасная как ангел с синими глазами…

* * *

В месяц Мухаррим 936 года от священной Хиджры, вместе с бурями сравнявшихся дней и ночей, приблизились к Вене передовые отряды и первые орды турок. Огонь и дым горящих жилищ распространялись кругом и покрывали все окрестности. Первые семь плененных немецких рыцарей были приведены к самому султану. Каждый из них должен был держать копье с человеческой головой на конце. Так принимал их завоеватель Османов.

В то же время фланги его войск шли бурей в сердце Европы. Правый шел прекрасными левадами Моравии, а левый — вдоль моря, около самого Триеста.

Под вечер дня св. Вячеслава были расставлены большие султанские шатры в селе Симмеринг под Веной. Внутри и снаружи блистали они золотыми украшениями. А вокруг стояла лагерем гвардия султана — 12 000 янычар.

За ней до реки Швехат тянулся лагерь азиатского войска, с бейлербеем Бехрамом. Справа от Симмеринга были военные канцелярии. От Санкт-Маркса до ворот Штубенринга и дальше до Венской горы стоял великий визирь Ибрагим со всей артиллерией под командой Топчи-баши. С ним был и вероломный епископ Паоло Вардай из Грана, который сдал это место туркам и пошел с их обозом… Предав в душе свою веру и апостольский престол, он предал и свой народ, что стоял на дороге турок. В истории он будет примером того, что предательство веры и церкви всегда влечет предательство своего народа.

На венской горе стоял Бали-бек, наместник Боснии, командующий авангардом, а перед ним — ближе к городу — Хозвер-бек, наместник Сербии, командующий арьергардом войска в этом походе. Перед городскими воротами стояли небольшие войска Румелии, а перед шотландскими воротами, в направлении Деблинга, стоял могущественный мостарский паша. Вся же гладь дунайских вод была занята восемью сотнями судов под командой Кассима — коменданта Стамбула. Широкие воды Дуная шумели от этого флота.

Стонала земля и стонали годы под тяжестью пушек и полков Сулеймана, что будто огромные клубы дыма заполнили пространство вокруг крупнейшей христианской крепости над Дунаем.

Турецкие «бегуны и поджигатели» разбежались отрядами не только по окраинам Вены, но и по горной и равнинной Австрии, сея разрушения и пожары. Их жертвой пали Деблинг, Пенцинг, Гиттельдорф, замок Санкт-Файт, Лихтенштейн, Медлинг, Берхтольсдорф, Брун, Энценсдорф, даже сильно укрепленный Баден и нижняя часть Клостернойбурга вместе с величественным монастырем на Дунае, а также множество других замков, сел и городов. Войска Сулеймана доходили даже до Изонца, вырезая христиан целыми гарнизонами.

В дни, когда Роксолана приехала в Симмеринг, Кассим пожег в ее честь все мосты через Дунай. Они горели долго, всю ночь. В тот же день остановились в осажденной Вене все часы на башнях соборов.

Часы остановились в ознаменование того, что не измерить временем работу, труд и жертвы, необходимые, когда страна и вера находятся в смертельной опасности.

Двадцать третьего числа месяца Мухиррем турецкая артиллерия открыла огонь по Вене и била не переставая всю ночь до самого утра. И всю ночь без остановки с неба лил дождь.

На следующий же день получили турки приказ приготовить осадные лестницы. Анатолийские войска спустились с холмов, окружавших Вену, неся древесину и связки хвороста для заполнения рвов. В то же время через соляные ворота неожиданно выбежало 8000 осажденных, которые напали на тылы войск, штурмовавших Кернтнертор. Но они напали не ночью, а утром, так как задержались.

Турки убили 500 из них, в том числе сотника. Когда они направились в город, турки попытались ворваться в ворота на их же плечах. Но проем был слишком узок, чтобы они могли в достаточном количестве ворваться в город.

Как только двумя зарядами пробили большой пролом около монастыря Августинов рядом с Кернтнертором, там была предпринята попытка штурма, длившаяся три дня. Беспрестанно гремела артиллерия с обеих сторон и непрерывно играли трубы позывные сигналы с башен монастыря Августинов и с собора святого Стефана: их музыка должна была поднимать дух защитников города.

Так один за другим следовали кровавые дни.

Еще два заряда сильно расширили уже сделанный турками пролом. Военый совет визирей и пашей под предводительством падишаха пришли к решению о необходимости последнего большого наступления, ибо стужа и недостаток провианта уже давали знать о себе в турецком войске. Остывающую энергию осаждавших подкрепляли обещанием больших сумм в золоте. Каждому янычару обещали дать тысячу аспров. Глашатаи кричали на весь лагерь о том, что первый достигший стен города получит тридцать тысяч аспров, а если он будет знатным, его назначат наместником. Сам Сулейман подъехал прямо к стенам города и, осмотрев пролом, за его величину поблагодарил великого визиря. Длина пролома составляла 45 саженей.

Словно волны во время бури, шли моджахеды в этот пролом, а кровь и останки оставались позади их.

Рев пушек и крики свежих полков падишаха, что шли на стены Вены, доносились до самого Симмеринга, до золотых шатров Роксоланы.

Султанша Эль Хюррем лежала на шелковом диване и как-то странно ощущала горькую негу, изнутри распиравшую грудь и затруднявшую дыхание. Она думала. Всем своим естеством она противилась падению города, чьи колокольни так истово взывали к небу. Но эта война была ее делом. Она вспоминала, как открыла священные врата Фетвы и на вопрос султана получила искомый ей ответ имамов о том, что она, хоть и женщина, должна принимать участие в священной войне против неверных, согласно Корана: «Выступайте легкими и тяжелыми и боритесь своими имуществами и душами на пути Аллаха!» Не могла она забыть, как тогда опьянела столица султанов, а дервиши будто в экстазе выносили золотое как солнце знамя Пророка и красные как кровь флаги Османов, белые Омаядов, зеленые Фатимидов и черные Аббасидов.