Волшебные истории. Новые приключения Елены Прекрасной - Людмила Петрушевская

Он знал теперь, что она живая, и боялся, что она задохнется.

Сердце его больно билось в груди, горло пересохло.

Между тем органная музыка играла, вежливая очередь двигалась. Вот получили ключи от машины и квартиры родители больного ребенка, вот радостно повезли его в коляске… Вот он встал и, хромая, пошел ножками сам между папой и мамой…

А Шура-Шашка, испытывая страшное желание сорвать с себя парик или хотя бы почесать под ним больную головенку, тем не менее раздавала призы, радостно улыбалась и говорила какие-то вежливые фразы типа «Будем здоровы» или «Ну, поехали», которые помнила еще со времен своей застольной молодости.

Но сама она при этом зорко следила за растяпой Игорьком: он даже в очередь не влез, а стоял и глупо шарил глазами, ища потерявшуюся мать.

«Чисто телок», — думала Шура, но позвать сына было некогда, а вот почему он сам не идет к матери, Шашка не врубалась.

Она же не видела себя со стороны, не знала, что выглядит как принцесса цирка в своих черных шелках и с золотыми волосами.

Игорек искал совсем другую Шашку — тощую, как вобла, такую же жилистую, беззубую и загорелую, причем забинтованную.

Музыка играла, но никакого особого счастья она ему не приносила: Чума тосковал по маме Шуре как маленький.

Мимо него тащили ящики, толкали вручную «Мерседесы» (не в каждой ведь семье имеется шофер, приходилось волочь волоком), причем все обращались друг с другом с повышенной заботливостью.

Вот последние в очереди, дедушка с бабушкой, сверкая свежими синяками, передали молодым ящик с телевизором и взяли ключи…

Зал постепенно опустел.

Шура со стоном содрала с себя парик, кликнула сына, и мрачный Игорек сел за руль «Мерседеса».

Когда мать с телевизором взгромоздилась на заднее сиденье, Чума включил зажигание (если вы хоть раз угоняли соседский грузовик, вы легко справитесь с зажиганием) — и Шашкины уехали на новую квартиру.

А дед был уже у цели и готовился прыгнуть на сцену.

И тут раздался легкий писк — ребенок, карауливший Барби, был схвачен папашей за руку (семья давно взяла машину и ключи от квартиры и забыла насмерть о девочке, и только уже на улице, когда подрались, кому садиться за руль, бабушка вдруг завопила, что где Женька-то, совсем очертенели, ребенка потеряли, анчутки — и папаша был командирован за Женькой обратно на телецентр, он и потащил дочь уходить).

Когда отец поволок ребенка вон, ребенок, в свою очередь, поволок куклу Барби за собой и поволок также за собой виселицу, на которой висела кукла.

Ноги Барби соскользнули со скамеечки, музыка сразу кончилась, свет погас.

Виселица волочилась по полу, за ребенком, веревка натянулась на шее Барби Маши, голова почти уже была оторвана…

Дед ринулся спасать куклу, мощными руками столяра он оборвал шнурок виселицы и хотел сказать: «А куколка-то моя», — но ребенок даже ничего и не заметил — эта Женечка сунула Машу Барби за пазуху и, влекомая отцом, исчезла в дверях…

Что оставалось деду?

Растерянный, он взял орган под мышку и пошел вон.

Дети, лохматые, нечесаные, попытались схватить его за руку, но не получилось.

Дед уходил.

Мальчик и девочка уставились ему в спину и захныкали.

Но дед не слышал их тихого плача, он как бы оглох.

Опустившись на четвереньки, дети сидели в зале одни, но уже неумолимо приближалась команда уборщиц с зычными голосами, они вошли и двигались по проходам к сцене.

И мальчик вдруг увидел на полу сухую корочку и схватил своими крепкими зубами.

Корочка хрустнула.

Лохматая, грязная девочка вопросительно потянулась своим замурзанным личиком к брату — и он, добрая душа, выронил из пасти полкорочки.

Они не ели уже двое суток, несчастные дети, и были голодны, как собаки.

Они схрумкали крепкий, каменный сухарик за десять минут — правда, их к тому времени уже выгнали из зала на улицу.

Однако не забудем, что в сухарике содержалось пятнадцать томов книги мастера Амати «Советы добрым волшебникам».

Через десять минут на улице, на лавочке, сидели брат и сестра, оба в очках, знающие по семь языков (плюс венгерский без словаря), компьютерно образованные (в объеме самой крупной энциклопедии в мире под названием «Британика»), брат причем умел играть на скрипке, а сестра на рояле.

Однако это не помешало первой же шедшей мимо группировке подростков попытаться побить двух детей-очкариков.

И хоть брат знал все приемы у-шу, но что-то не давало ему поубивать своих противников и даже нанести им телесные повреждения.

Он только стоял, как стена, с очками в руках, терпя оскорбления.

А сестра за его спиной крутила перед противниками фигой (все-таки дворовое прошлое давало о себе знать).

На этом их и застал дед Иван, который отдыхал от предыдущих событий на троллейбусной остановке в ожидании транспорта.

Ему очень не понравились агрессивные детские крики за кустами.

Его временная глухота сразу прошла.

Дед Иван прогнал группировку подростков простой фразой «Толя Хромой вас ждет» (почему-то именно эти слова пришли ему на ум, хотя умной Барби уже не было с ним) и сказал двум худым очкастым детям:

— Я вижу, вы приехали издалека, а где папа с мамой?

Дети замялись.

— Мы их никогда не знали, — честно сказал мальчик.

— Так. — Дед Иван покашлял. — Не хотите ли выпить со мной чаю? Есть также теплые макароны с томатным соусом. Вас как зовут?

— Дуняша, — отрекомендовалась девочка.

— Тимоша, очень приятно, — откликнулся мальчик.

— Меня дед Иван, — сказал дед Иван. — Вы беженцы?

— Мы сами не знаем, — улыбнулся мальчик. — Не спрашивайте.

— Простите, больше никогда не буду, — сказал дед. — Хорошая погода, не правда ли?

И, смущаясь и пропуская друг друга вперед, компания села в троллейбус и отъехала.

Когда они пришли к деду домой, Дуня ахнула и присела у подоконника, глядя как завороженная на кукольный домик.

Там, в своем любимом кресле, сидела маленькая кукла Маша и читала любимую книжку «Стихи».

Правда, на шее у нее был обрывок шнурка — в виде галстучка или бантика.

— Можно я ее возьму на минутку? — вежливо спросила Дуня, умная, как собака (семь языков и высшая математика). — Надо кое-что снять с нее.

— А сумеешь? — сказал дед Иван строго, ставя на место музыкальный органчик.

— Разумеется.

— Ну валяй.

И через минуту он сказал: