Странная птица. Мертвые астронавты - Джефф Вандермеер

Ты не поймешь меня, даже если я буду выражаться как-то иначе. Перед тем, как появилась стена глобул, была только одна глобула у огромной стены, и она хотела съесть меня, и я был в глобуле, и я был везде, но также и нигде. Меня избирали посланцем. Всякий раз. И в этой штуке я бороздил пространство и время, а она все пыталась надругаться над моим разумом – не со зла, просто такой у нее был побочный эффект.

Я замышлял месть. Я молча проклинал их. Пускай их отправляют в эти небывалые странствия. Пусть их пристегнут к каталке, обколют иголками, порежут и просканируют. Пусть в них загонят одуряющую воду из шприцев. Пусть их заполнят изнутри черви, жуки и мертвые листья, или хотя бы то чувство, будто гнилая опаль сморщивается и рассыпается в пыль где-то внутри тебя. Пускай они побудут посланцами – в качестве эксперимента; свернутся внутри глобулы, этой слезинки, что скользит по лику бездны, по лику многих бездн разом. Пусть они познают пустоту.

Мое тело было полем битвы.

Пусть они знают, как больно там, где все так просто, так ясно, так открыто, что я не могу от этого спрятаться. Я не мог прятаться, не мог бороться, не мог убить себя, всегда был вынужден прыгать и бросаться в бой. Вынужден вернуться. Но я всегда был мертв по возвращении, и с этим они ничего не могли поделать – надо думать, потому что не знали, что такое разум, что есть тело или путь, проделанный телом. Необходимые им уточненные координаты терялись вместе со мной, но они продолжали рисовать карту. Карта становилась все больше, а компас – я – все так же исправно ломался.

Они перепрошили мой геном. Я мог обходиться без воздуха. Без тела и без разума. Я выживал в воде и в раскаленных недрах земли. А после они вскрывали мою голову, или то, что от нее оставалось, и все мои мысли жирным черным дымом воспаряли к потолку. Тогда они возвращали меня, мертвого, к жизни. Лишь ради того, чтобы отправить на повторную черную смерть.

Мой разум был сыт по горло. Мой разум отказался от всего. Я от всего отрекся в тот момент. Я не хотел, чтобы от меня хоть что-то оставалось – что-то, из чего меня возможно воссоздать вновь. Но то был лишь разум – тело с ним соглашаться не спешило. Тело жаждало борьбы. Тело хотело убить их всех, размазать их по стенам и полу и гордо вышибить дверь, ведущую в эту преисподнюю.

Тело знало то, чего не ведал разум.

Будет ли когда-нибудь выход?

Координаты чудес. Координаты кошмаров. Координаты кошмарных чудес. Дико вращающийся компас в моей голове. Я уловил запах. Я взял след. Прошел по нему – и распался на молекулы.

Я весь внутри рассыпаюсь. Обломки – вот что я есть.

карта неба, сплошь зашифрована

привела меня в место новое

был как взгляд, мимолетно брошенный

мчал со скоростью огорошенной.

и несясь на той скорости пламенной

был недвижим я, словно каменный

и объятый огнем, в одиночестве

брошен был я

куда мне не

хочется

Мой дом был и так полон дыр, а они заставили меня просверлить еще одну. Просверлить прямо во тьме, в ночном небе. Звезды менялись надо мной, но я оставался неизменным под ними. Я был и астронавтом, и космическим кораблем. У меня не было костюма. Только мой мех. У меня не было инструментов. Только мой мозг. Затянутый, я прыгал через пространство и время. Затянутый Я стал кем-то иным. Инаковым.

Если бы только я мог придумать какую-нибудь метафору и ей все объяснить, все было бы проще. Но я такой роскоши лишен. Мне предстояло узнать, что происходит на самом деле. И мало-помалу я узнал.

Зев-туннель-нора-зев.

Первый раз. Удивительно, но я все еще жив. Дрожу, дивлюсь, давлюсь – но жив-таки. Звездный ветер еще не остыл и не утих во мне. Хриплый, близкий, овевающий все сущее. О, этот самый близкий друг, прикованный ко мне все эти долгие месяцы. Отвязали только на день, а теперь Компания скармливала меня зеву и продолжала скармливать. О зеве мне велено было думать как о норе, но ведь в нору-то ты должен сам запрыгнуть, ни одна нора сама на тебя не прыгает, ни одна нора не дышит и не трепещет вязко вокруг тебя.

Взрыв, обращенный вовнутрь. Запуск. Ускорение, давление. До тех пор, пока вокруг меня не остается ничего, кроме темноты и осколков времени, проскальзывающих мимо, стукающихся об меня, грохочущих, рычащих, благословенных и воняющих трупным распадом. Умираю, чтоб снова жить? Снова заброшен в другое место лишь призраком, большущим эфемерным вопросительным знаком на том месте, где когда-то была живая плоть? Я слышал – наверху, в темной глотке, трепетал глубокий звук, звук, державший меня на расстоянии, смягчавший коконом вызванное транспортировкой трение. Двигатель из плоти тихо гудел – так функционировало живое существо, выведенное единственно для того, чтобы играть роль моего транспорта.

Большущий ноль в самой сердцевине. Невесомый. Бесхитростный. Без тела. Без ума. Уже не звезды окутывали меня, но что-то другое. Нечто элементарное. Миры, обозримые сквозь холст моей кожи. И ни грана пространства между мной и… всем.

Все закончилось в считаные секунды, дни или столетия. Я был огненным шлейфом собственного разума. Я был разумом, кувыркающимся из конца в конец до полной остановки.

Кружащийся калейдоскоп ошеломляющих цветов, слишком резких для лисьих глаз, и вот я остановился на краю огромного цветочного поля, что пахли местами как кожный зуд, а местами – как ласкающий бархат. Меня выбросило на самом краю, и я зарылся в землю задними лапами: за полем – пустошь черных ущелий и расколов, пронизанных похожими на мавзолеи машинами.

А за мной – ничего. Даже старого друга, поглотившего меня в том месте, где я был. Никакого намека на то, что меня сюда привело.

Раздробленные осколки моих костей срослись воедино. Материя за моей черепной костью плавала, вращалась, восстанавливалась. Мои ноги снова стали моими собственными. И разум вернулся – некое его подобие, во всяком случае.

Резко вырвало из затмения: Солнце. Почва, сладкая от дождевых червей и насекомых. Захотелось навострить уши, настроиться на волну здешних звуков и побежать вскачь, разумно отмеряя силы на каждый прыжок.

Но что делать здесь до того момента, как меня, невольного слугу, потащат отсюда назад? Просто быть: здесь. Все мертвецы твердили мне об этом. Все те живые твари, что не смогли пережить путешествие. Вернувшиеся через несколько секунд обугленными остовами, отправленными на свалку. Вернувшиеся трупами, что были скормлены другим животным, не желавшим такой подачки.

Мои глаза служили глазами всей Компании. Я был ее созданием, и меня возвратят в клетку – снова. Закуют в цепи. Но здесь и сейчас я был лисом, а не человеком, и потому бежал по лугу, точно синее пламя. Бежал себе и бежал, как существо вольное, естественное и знающее свое предназначение. Я охотился там, в странном том месте, как будто прошлого никогда не было, будто оно не могло меня здесь настичь.