Валлийская колдунья - Рексанна Бекнел

Она услышала его стон — скорее, почувствовала — возле своих губ. Его руки обхватили ее голову, запутавшись в разметанных ветром волосах, и приподняли вверх ее лицо. Он набросился на нее, словно дикарь, и она, как распутница, предложила себя ради его удовольствия — и своего тоже.

— Я заставлю тебя остаться, — пробормотал он ей в ухо, увлекая ее на землю. — Ты останешься. Ты захочешь остаться.

Уинн страстно его поцеловала, чтобы заглушить слова, охлаждавшие их пыл. Но Клив не отказался от своего намерения и зажал ее лицо в своих ладонях, чтобы остановить безумные поцелуи.

— Скажи, что останешься, — потребовал он, целуя ее шею и ямку под горлом. — Скажи, что никогда не покинешь меня, Уинн. Скажи это.

Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая неистовым громом, заставила их обоих подпрыгнуть. И хотя Уинн надеялась, что он отвлечется от болезненной темы, этого не произошло.

Он полностью закрыл ее своим мускулистым, сильным телом. Она уходила от его слов, но тело реагировало по-своему на острое ощущение его желания.

— Не говори больше ничего, — прошептала она. — Просто поцелуй меня.

Уинн обхватила его шею руками и попыталась приблизить к себе его лицо, но он сопротивлялся.

— Останься со мной, моя прелестная Валлийская колдунья. Скажи, что останешься, и я обещаю так услаждать тебя каждую ночь. Останься, и я осыплю тебя бесконечными поцелуями. Ласками. Вот так. — Он потерся носом о теплую ложбинку между ее грудей. — Вот так. — Он нашел сквозь ткань платья напрягшиеся соски и прикусил сначала одну возбужденную вершинку, а потом другую, так что Уинн, задыхаясь, извивалась от безумного желания.

— Я наполню тебя своей любовью, и ты позабудешь обо всем на свете, кроме того, что мы вместе.

Он уже и так добился этого, подумала она сквозь туман. Она никогда не сознавала, где находится или что дурно, а что правильно, когда он вот так любил ее. Но забываться… было слишком опасно. Слишком страшно.

Она посмотрела на него, и когда их глаза встретились, то многое сказали друг другу в эту долгую минуту. Уинн почувствовала, как ее решимость ослабевает, буквально покидает тело, и изводивший ее голос, твердивший об осторожности, наконец замолчал.

— О Клив, — прошептала она, и ее большие глаза заволокло слезами. — Я… я…

Последние слова потонули в оглушительном грохоте.

Молния ударила в дерево на другом берегу реки, и, ярко вспыхнув, оно свалилось в бурлящую воду. Это произошло так близко от них, что Уинн оцепенела от страха. Клив испуганно дернулся и закрыл Уинн собой, спрятав ее голову под подбородок. Когда они оба взглянули на небо, на них обрушился ледяной поток дождя, а с ним и злой ветер.

Сначала их предупреждала приближавшаяся молния и далекие раскаты грома. Они обо всем могли бы догадаться по бурлящей реке, взбешенной бурей, которая назревала выше в горах. Но понадобилась всесильная длань Господня, как позже подумала Уинн, бросающая в нее молнии и поливающая ее дождем, чтобы, в конце концов, вернуть ей разум и спасти от собственной слабости. А ведь она была почти согласна остаться с ним, почти согласна стать его любовницей, женщиной, к которой он бы приходил, исполнив долг супруга.

Пока Уинн бежала по мокрому двору, опередив Клива, который боролся с двумя боковыми дверьми, она искала утешение в своем невероятном спасении. Ведь это действительно было спасение. Спасение от жизни с незаконными удовольствиями и незаконными детьми. Спасение от многолетнего стремления к тому, чего никогда не может быть. Он не собирался жениться на ней, он ни разу не сказал ни одного слова о женитьбе. Но вместо утешения Уинн нашла только ужасающую пустоту.

Проносясь стремительно по холлу, Уинн споткнулась о пьяного слугу, затем чуть не наступила на другого, свернувшегося у подножия лестницы. Но она продолжала мчаться вперед, не замечая, что за ней тянется мокрый след. Она только знала, что должна найти своих детей и прижать к себе. Они, а не Клив, были ее жизнью. Уэльс, а не Англия, был ее домом.

В темной спальне она сбросила с себя мокрую одежду и натянула сухую рубашку. Затем обернула спутанные волосы полоской старой простыни и, не переставая дрожать, нашла Риса и Мэдока. Они заворчали, когда она их раздвинула. Один из них, завертелся, и Уинн разобрала слова: «Лошадь. Нет, две». Но как только она улеглась между ними, близнецы сразу затихли.

Они были в тепле, а она в безопасности. Эта мысль вновь и вновь прокручивалась у нее в голове, пока она пыталась успокоить быстрое дыхание и прыгающее сердце. Они были в тепле, а она в безопасности.

Но такая трусливая мысль заставила ее стыдиться самой себя. Их безопасность гораздо важнее ее собственной. Она должна похоронить свои страхи — а самое главное, все свои неподобающие желания — и подумать как следует о будущем сыновей.

Она обняла их и крепко прижала к себе, почувствовав мальчишеский запах, смешанный с розовой водой. Как они ей дороги. Только вчера они были двумя крикливыми младенцами у нее на руках, а сегодня они уже высокие крепкие парнишки, готовые освоить любое новое дело и принять любой вызов. Скоро они превратятся в рослых юношей, а затем и в мужчин.

Умно ли она поступает, что противится притязанию лорда Уильяма на детей, лишая их таким образом обширных владений, которые этот человек хочет передать им по наследству?

Уинн уставилась в потолок с темными балками и неохотно представила, что будет, если оправдаются ее самые большие опасения: она уедет, а они останутся.

Текли минуты. Снаружи бушевала буря, ударяясь о крепкие каменные стены. А в душе Уинн переживала не меньшее волнение.

Наконец слезы прекратились. Она смирилась с тем, что так несправедливо уготовила ей судьба. Но она дала себе слово, что заключит с этим человеком — их отцом — определенную сделку. Он на многое пойдет, если решит оставить детей у себя. У мальчиков будет все необходимое — книги, учителя, а не только лошади и оружие.

И еще одно она решила, опять, несмотря на все усилия, вспоминая Клива. Так как у них уже будут и замки и земли, лорд Уильям должен дать ей клятву, что предоставит им полную свободу, когда они захотят жениться по своему выбору. Жениться по любви, а не ради денег, земель или политических амбиций. Она горестно вздохнула и отогнала прочь печаль, грозившую вновь захлестнуть ее. Рис и Мэдок никогда не узнают, что значит быть раздираемыми между двух женщин, желая одну ради ее богатства, а другую ради нее самой. Кого бы они, в конце концов, ни выбрали, по крайней мере, Уинн будет знать, что под венец они пойдут ради любви и счастья.

Она понимала, что они, как и Клив, как, скорее всего, большинство мужчин, с легкостью могли бы найти себе жену, исходя из практических соображений, и любовницу для утех.

Господь, храни всех женщин — и жен, и любовниц, — страдающих от такой жестокости.

А вот она больше не страдает. Теперь ее сердце закрыто для Клива и всегда будет закрыто. И даже если душа будет изнывать по нему, она не подаст и вида. Никогда.