О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

Последняя информация от Иосифа была конкретной и настолько конфиденциальной, что даже помощник Эстина Шварц ничего не знал. Шахматист сжал челюсти в предчувствии некоей эйфории. Но он не собирался улыбаться информатору, чтобы не казаться слишком доверчивым.

– Почему вы не хотите жить здесь? Все удобства, все бесплатно… Там, за лесом, спортивная база для гимнасток, художественных. Приключения…

– Если можно, я к матери.

– Вы гей?

– Странно, и Митя меня о том же спрашивал. Нет, я не гей. Я просто хочу жить с мамой, она нуждается в моей помощи.

– Согласен. – Эстин встал, заставив подняться с пола Фишера, и протянул Иосифу руку. Исполинская собака громко гавкнула, скрепляя рукопожатие.

Молодой человек путешествовал в Москву на вертолете и радовался с высоты мелких облаков великой жизненной картине мира, созданной Творцом. Он пролетел над Истрой и разглядел ешиву, в которой занимался. Душа Иосифа трепетала и жаждала ежесекундного приобщения к божественным творениям. Они сели возле МКАДа, и оттуда «мерседес» доставил Иосифа к Пушкинской площади, рядом с которой он теперь жил.

Даша не могла на него наглядеться, то и дело обнимая и целуя выросшего сына. Даже когда он безмятежно спал, она смотрела на него и думала, что вот какая она, жизнь, может случиться – из страшного и безумного шума шаманского бубна переродиться во всеобъемлющую флейту счастья. Каждый человек, даже бурят и еврей, может быть счастливым. Ведь солнце для всех, оно даже негодяев греет…

На следующий день они съездили на кладбище и помянули отца Иосифа. Даша поплакала в память о приемном ребенке и муже, сожалея, что жизнь с ним так немилосердно поступила. Не как с ней. Ничего не дала ласкового, даже ума чуток пожалела…

– Сейчас папе хорошо, – сообщил Иосиф, улыбаясь матери нежно. – Тебе не стоит переживать, поверь, ему там гораздо лучше, чем здесь.

Вернувшись в город, они купили билеты в кинотеатр «Россия» и посмотрели иностранный фильм, наполненный сценами насилия и секса. С этой поры Иосиф больше никогда не посетит ни одного кинотеатра, музея и театра, понимая, что развлекаться таким способом недостойно, когда есть большие книги и большие мысли в голове. Он и не думал убеждать мать в неприемлемости этих учреждений культуры. Даше кино нравилось неким диковинным изображением жизни, которой на самом деле не существует. Все, что для матери хорошо, хорошо и ему. Когда мать попросила сына, назвав его «хиппи», постричься, он не перечил ей, а просто отыскал парикмахерскую на Петровском бульваре, в трех минутах ходьбы от дома, где его длинные, дивной красоты волосы подровнял старик с греческим профилем и всклокоченной бородой. Старик все время улыбался и старался заглянуть Иосифу в глаза.

А потом Иосиф увидел девочку лет десяти, темнокожую, но с ясными голубыми глазами, которая, хитро улыбаясь, стояла в дверях подсобки, согнув тонкую ножку в коленке, и душа его наполнилась точным знанием…

– Приходите к нам почаще! – пригласил парикмахер, чем чуть ли не до инфаркта напугал маникюршу, последние пятнадцать лет уверенную, что Антипатрос немой.

– Непременно.

Через три дня Иосиф съездил в истринскую ешиву, где испросил разрешения быть слушателем. Учитель его вспомнил, но предупредил, что здесь лишь начальная школа.

– Наверное, вам с детьми будет неинтересно. Если я ничего не путаю, вы помните книгу наизусть?

– Теперь я ее даже немного знаю, – с должной скромностью проговорил Иосиф.

– Тогда ладно, – разрешил ребе. – Приходите три раза в неделю к пяти часам вечера. Я попробую с вами разговаривать…

Конверты с вопросами Эстина Митя Шварц доставлял по понедельникам. Иосиф встречался с гонцом в кафетерии, где и получал письма.

В первом письме Эстин поинтересовался: «Может быть, у японцев больше попросить?»

Молодой человек отписался, что не надо, так как японцы ведут переговоры с Каспаровым и Крамником, но те как раз еще больше просят.

Потом целый месяц писем с вопросами Эстина не доставлялось. Иосиф ездил в истринскую ешиву и разговаривал с учителем. Любая тема могла стать предметом их разговора. Например, время.

Ребе Ицхок спросил Иосифа, помнит ли тот, с каких строк начинается Тора.

– Да, – ответил Иосиф и произнес их: – «В начале сотворения Богом неба и земли, Земля же была – смятение и пустынность, и тьма над пучиною, и дуновение Божье витает над водами»…

– Так что в начале Всевышний, пусть сияет имя Его, создал?

– Небо и землю, – ответил ученик.

– Само слово «начало» что нам говорит?

– Первым делом?..

– Вы же знаете, что в книге нет ничего случайного, что можно было бы перефразировать лучше, чем уже есть в тексте?

– Знаю.

– Так что имеем мы во фразе «в начале»?.. – и сам же ответил: – Перед созданием неба и земли Господь создал что? Время! Это и есть смысл слова «начало». Поэтому, дорогой Иосиф… Как у вас с отчеством?

– Иосифович.

– Так вот, дорогой Иосиф Иосифович, наизусть и попугай может. Наизусть хорошо тогда, когда, уже старым, вы отыщете небольшое количество смыслов, если отыщете. Не так важен сам текст, как ключ к нему, к его пониманию… Один еврей-репатриант, приехавший в Святую землю старым, как Мафусаил, решил выучить иврит, чтобы читать в подлиннике Тору. Он учился и учился, а до смерти смог прочесть всего одну страницу и… стал праведником. Все дело в том, как вы улучшите себя. Книга – это ежесекундное учение, открытие в заученных десятилетиями строках все нового и нового в вашей душе… Старик, прочитавший одну страницу, приложивший к этому титанический труд, изменил себя, улучшил. Мы приходим в этот мир, чтобы сделать себя лучше…

Эстин прислал второе письмо, которое Иосиф прочитал при Шварце, за чашкой какао.

«Какие лекарства мне стоит принимать для хорошего самочувствия?» – задал шахматист первый вопрос.

Иосиф тотчас написал ответ, что по здравому смыслу лекарства надо принимать те, которые прописал врач, лучше, если это будет хороший врач.

– Что за вопросец? – протяжно зевнув, попытался разведать Митя.

– Конфиденциально! – ответил Иосиф.

– Ах да…

Второй вопрос был странным – «Когда придет конец света?»

Иосиф опять ответил сразу – «Через двести тридцать восемь лет»…

В ешиве студент любил возиться с детьми, частенько приносил им сладости, недорогие игрушки, особенно ему нравились праздники, такие как Халаке, когда достигшему трехлетнего возраста мальчику обрезают пряди волос. Каждый из приглашенных получал по пряди и к каждому локону давалось счастливое пожелание… Бар-мицва – тринадцать лет мальчику, самый радостный праздник в этом возрасте, когда ребенок становится мужчиной, принимая на себя все законы совершеннолетия.