Принцесса с дурной репутацией - Надежда Первухина

— Что? — дернулась я. — Нет, ничего, продолжайте.

— Юная мать понимала, что ей нельзя возвращаться в замок с младенцем. Она пошла к ближайшей деревне. Там был трактир «Рог и Единорог». На пороге этого трактира несчастная оставила свое дитя, а сама бежала, теряя силы…

— Таких совпадений не бывает… — ошарашенно прошептала я. — Святая Мензурка… Эта горничная вернулась в замок?

— Да, — сказала Беатриче. — Сейчас она экономисса в замке, ее зовут Сюзанна.

— В чем дело, Люци? — воззрилась на меня Оливия. — Подожди, черт, это же о тебе: младенец на пороге, трактир «Рог и Единорог», ты рассказывала!!! Это ты была тем младенцем, Люци! А Сюзанна, выходит, твоя мать?! А отец тогда — Фигаро?! Ой, подождите, дайте осмыслить.

— Чего уж тут осмыслять, — непослушными губами прошептала я. — Вряд ли на порог того трактира часто подбрасывали младенцев…

— Да, — улыбнулась Беатриче. Из глаз ее полились слезы — они светились, словно бриллианты и, падая на ее платье, застывали драгоценными камешками. — Да, Люция. Это ты — моя сестра. Я наконец-то нашла тебя.

Она раскрыла объятья, но я отшатнулась:

— Погоди, погоди… Это все, конечно, круто, но я ничего не помню о том, что жила когда-то на твоей планете. Я и себя-то помню лет с пяти, когда меня впервые выпороли за то, что пролила помои на сапоги клиента трактира… Ты хочешь сказать, что я нездешняя? Но ведь я обычная. У тебя вон из глаз бриллианты сыплются, а я нормально реву, как все люди. И мы с тобой совсем не похожи.

— Ну конечно же! — воскликнула Беатриче. — Твоя прошлая жизнь спрятана в тебе очень-очень глубоко! Ты даже не помнишь своего настоящего имени!

— Мне достаточно зваться Люцией Веронезе, — пробурчала я.

— Да, ты вправе зваться, как хочешь, но знай, что наша мать дала тебе прекрасное имя: Ай-Кеаль, что в переводе с нашего языка означает…

— Цветок поздней осени, — проговорили мои губы, прежде чем я успела что-либо сообразить.

— Вот видишь! — воскликнула Беатриче. — Ты вспомнила. Память другой жизни возвращается к тебе. Я вижу твое излучение, оно стало сильнее! Скоро к тебе возвратятся способности, которыми ты владела до второго рождения.

Тут Оливия посмотрела на меня:

— Теперь мне ясно, как ты смогла исцелить меня, Люци! Ты — вторженка, разбейся Святая Мензурка! Ты — нездешняя!

— Оливия, — прикладывая руки к груди, забормотала я. — Прости, ради всего святого. Я, клянусь, честно не знала, кто я и что и откуда взялась. И как исцелять — я тоже не понимала, просто чувствовала боль… И старалась ее унять…

— Она еще прощения просит! — воздела руки Оливия. — Ты подумай мозгом, Люци, у тебя родня нашлась, да не откуда-нибудь, а с офигительно далекой звезды.

— Да, — радостно выдохнула Беатриче, или как там ее зовут. — Позволь обнять тебя, старшая сестра!

Мы обнялись. Никаких родственных флюидов я не ощутила.

— Подожди, — сказала я. — Почему я старшая? Я ведь здесь живу всего пятнадцать лет.

— Это по здешнему летоисчислению. Согласно исчислениям нашей звездной системы, тебе пятьсот осеней.

— Кошмар какой. А тебе сколько тогда?

— Всего лишь триста две. Я едва достигла совершеннолетия, тогда как ты полна силы и мудрости, и скоро в тебе пробудится кровная память. Потому что я рядом. Ты вспомнишь родную планету, вспомнишь нашу мать — низложенную с престола королеву Н’Янму Порфироносную, кровавых диктаторов, захвативших власть. Когда тебя переместили за грани, эти двадцатиглавые мерзавцы решили, что отныне нашему роду пришел конец, ведь престол наследует только старшая сестра. Но мать, умирая на аннигиляционном столе, взяла с меня клятву найти тебя и вернуть планете законную правительницу.

— Ой-е-е-е, — протянула я. Мозг у меня шипел и плавился. — Вот только этого мне еще и не хватало: королевской родни из глубокого космоса. Имей в виду, Беатриче, я тебе не верю ни капли. Ни даже капелюшечки. Это просто какая-то ошибка. Я не утверждаю, что у тебя нет сестры, но я утверждаю, что эта сестра — не я. Я родилась на этой Планете, и других жизней по другим адресам у меня не было.

— Но ты же вспомнила свое имя! — горестно воскликнула Беатриче.

— Это случайность.

— А твои целительские способности? — вклинилась Оливия. Ей что, тоже хочется, чтоб я оказалась родом из какого-то подпространства?

— Ну… не знаю. Бывают же и люди — целители. А тут сразу бух по башке — ты с другой планеты, и ты — не ты, а наследная принцесса, и тебе после обеда придется метнуться до родины, чтоб свергнуть кровавых диктаторов! Ой, бред. Девочки, я в такие игры не играю…

Очнулась я на садовой скамейке. Она была холодная, и к реальности возвращала не хуже нюхательных солей. Беатриче и Оливия сидели по обе стороны от меня и спорили:

— Свинья ты все-таки, Беатриче, или как тебя там! Довела сестру до обморока! А если б у нее вообще случился сердечный приступ? А? И, кстати, Люци права: может, все твои разговоры — гнусная ложь.

— Нет, не ложь! — шипела Беатриче. Кстати, у нее было очень горячее тело, гораздо горячее, чем тело Оливии. Как будто с одной стороны я прислонилась к пышущей жаром печке. — И у меня есть доказательство.

— Это какое же? Свидетельство о рождении на планете Тру-ля-ля?

— Вовсе и нет. Доказательство — способности моей сестры.

— Ну да, то, что она исцелила меня, — это, конечно, выходит за рамки обыденного. Но в остальном…

— Смотри! — воскликнула Беатриче, и я взвизгнула от боли: она воткнула иголку мне в палец! Да больно как!

— Ты что? — возмутилась я, глядя, как набухает на кончике пальца кровавая капелька.

— Просто смотрите, — Беатриче взяла меня за палец, повернула его, и кровь стала капать на землю. И — я одна заметила это? — в полете капли светились, словно маленькие алые фонарики.

Поначалу ничего не происходило. А потом заснеженная земля, на которую капала моя кровь, вдруг оттаяла, и из нее полезли ростки травы и крокусов. И этот круг зеленеющей земли расширялся!

— Так, хватит, — сестра подула на мой палец, и кровь перестала капать. — А то мы заставим цвести зимой весь сад. Твоя кровь, Ай-Кеаль, обладает животворящей способностью и даже мертвое сделает живым.

Крокусы распустились, а я сидела и потрясенно смотрела на них.

— Значит, это правда, — наконец выдавила я. — То, что я не отсюда.

— Правда, — радостно кивнула Беатриче.

— Правда, — вздохнула Оливия.

— И что мне теперь делать?

Жалко крокусы. Скоро они почувствуют, что расцвели не вовремя, и съежатся от холода, умрут. Жаль. И виновата в их ненужной смерти моя кровь. Потому что я нездешняя. Я чужая. Снова и навсегда чужая этому миру и тем, кого успела полюбить. А где-то за тысячами граней тысячи миров есть моя настоящая родина, в которую мне совсем не хочется возвращаться, будь я даже трижды наследницей престола.