Грешные намерения - Элизабет Хойт

Он приподнялся, и она почувствовала на своих бедрах грубую ткань его бриджей, тяжесть его тела. По обе стороны от ее плеч прогнулся матрац, как будто Кэр поддерживал свое тело на руках. Он овладевал ею неторопливо, как будто его время ничем не было ограничено. Как будто она была его личной игрушкой и он мог забавляться ею в любое время, когда бы ни пожелал.

Его замедленные, неторопливые, но непрерывные движения сводили ее с ума. Она хотела вырваться, но путы не пускали ее.

— Пожалуйста, — взмолилась она.

— Что такое? — прошептал он ей на ухо, как какой-то дьявол.

— Пожалуйста.

— Скажите же. — Он поцеловал ее ухо.

— Сильнее.

Не прошло и доли секунды, как он тихо выругался и набросился на нее, потеряв всякую власть над собой. Быстро, с силой, как она и просила, и это было настоящее блаженство. Яркий свет блеснул за закрытыми веками, горячий и ослепляющий, и она бы вскрикнула, если бы Кэр поцелуем не зажал ей рот. Он целовал ее страстно, наслаждаясь беспомощным телом.

И когда по его телу пробежала судорога и он перестал целовать ее, Темперанс поняла, что он тоже испытывает наслаждение. Он тяжело опустился на нее. Потом Кэр снял повязку с ее глаз. Темперанс заморгала, глядя в его сапфировые глаза.

— А теперь расскажите, что произошло? — попросил он.

То, что произошло между ним и Темперанс, казалось сном, превратившимся в явь. Но чего-то в нем не хватало. Чего-то очень незначительного, и как только Лазарус снял повязку с ее лица, он понял, что это: глаза Темперанс. Ему все это время хотелось видеть золотые звезды в ее глазах. И еще ему хотелось, чтобы она видела его глаза.

А сейчас эти необыкновенные золотистые глаза избегали его взгляда.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Ему бы следовало рассердиться за эту неискренность, но он чувствовал только нежность. Он отвел волосы от ее лица.

— Не надо, Темперанс. Расскажите. Она протянула ему связанные запястья.

— Развяжите меня.

Он погладил ее по щеке.

— Не развяжу, пока вы не расскажете мне. Она закрыла глаза и прошептала:

— Мэри Хоуп, ребенок, которого я принесла в тот вечер, когда мы с вами познакомились, умирает.

Он почувствовал, как камень упал с его сердца. Она рассказала ему, чуть приоткрыла дверь в свою душу.

— Мне очень жаль.

— Она такая маленькая, такая слабая. Я и не надеялась, что она выживет. Но потом она немного оправилась, и я…

Он молчал, принимая на себя ее боль. Темперанс зарыдала и покачала головой.

— Она умирает там, в приюте. Я не вынесла бы этого, не смогла бы смотреть, как она задыхается, поэтому я оставила ее с Нелл.

— Все хорошо. — Он поднял голову и посмотрел на Темперанс. — Вы и так переносите слишком много.

— Нет. — Она поморщилась, словно от боли. — Сегодня утром свалился с ног Уинтер. Боюсь, приют убивает его. Мне не следовало уходить оттуда. И не следовало приходить сюда.

— Да, вероятно, вам не следовало уходить, но каждому требуется отдых. Не изводите себя так.

Она лишь покачала головой.

Он поцеловал ее в лоб и задумался. В его груди нарастало какое-то тревожное чувство, которое Кэр не мог определить.

— Этот приют для вас словно тюрьма. Темперанс изумилась:

— Что?

Он развязал ее запястья.

— Я все думал, почему вам так хочется работать там? Вам там нравится? Вы получаете удовольствие от вашей работы?

— Дети…

— Эта работа, без сомнения, вызывает восхищение, — сказал он. — Но доставляет ли она удовольствие вам?

Она не ответила, и он взглянул на нее. Видимо, ему удалось так удивить ее, что она замолчала.

— Вам нравится эта работа? — мягко спросил он.

— Нравится или не нравится, это не имеет к делу никакого отношения.

— Разве?

— Приют — это благотворительность. И никто не обязан получать удовольствие от благотворительности.

Он не сдержал улыбки.

— Тогда не стыдитесь признать, что она вам не нравится.

— Я никогда не задумывалась об этом. Я люблю детей и иногда испытываю удовлетворение, если мы находим для ребенка хорошее место. Я была бы чудовищем, если бы не испытывала удовлетворения. — Темперанс обратилась к нему, как будто не могла сама ответить на эти вопросы.

Он пожал плечами.

— Это не столь важно, — как вы относитесь к приюту и работе в нем, вот и все.

— Ну, тогда я, конечно…

— Нет, — строго произнес он. — Расскажите мне без вранья.

— Я не вру!

Он ласково улыбнулся:

— О, моя маленькая мученица, вы лжете каждый день. Боюсь, чаще всего вы лжете самой себе.

— Я не понимаю вас, — прошептала она.

— Не понимаете? Вы не позволяете себе полюбить Мэри Уитсон или даже крошку Мэри Хоуп. Я видел, как вы отказались дотронуться до ребенка. Вы сдерживаете себя, лишаете себя удовольствия. Вы взяли на себя безнадежный труд, это убивает вас, и все это ради нелепого чувства собственного ничтожества. Вы — самая святая женщина из всех, кого я знаю, и вы считаете себя грешницей.

Вокруг ее рта неожиданно появились резкие складки.

— Не смейте… — Ей было трудно дышать. — Не смейте говорить мне, что я святая. Что я не знаю, что такое грех.

Она действительно рассердилась, он видел это. Она раздраженно дернула связанными руками.

— Объясните, — потребовал он.

— Отпустите меня! — Нет!

— Вы меня не знаете! — воскликнула она, и на глазах показались слезы. — Я не хорошая, я не святая. Мне необходимо работать в приюте.

— Почему? — Он прижался носом к ее щеке.

— Потому что это хорошее и доброе дело. И не имеет никакого значения, что я при этом чувствую.

— Вы искупаете свою вину? — шепотом сказал он. Она покраснела, по ее спутанным волосам струились слезы.

— Я не заслуживаю…

Он наклонился и взял в ладони ее лицо.

— Расскажите.

Она тяжело вздохнула и закрыла глаза.

— Когда умер мой муж… когда умер Бенджамин…

Он терпеливо ждал, когда прекратятся ее рыдания. Она не любила своего мужа? Может быть, даже желала ему смерти? Он был готов услышать даже такое признание, но только не то, которое сделала Темперанс.

— Я была с другим мужчиной. От удивления Кэр отпустил ее.

— Это правда?

Она отрывисто кивнула.