Костяные часы - Дэвид Митчелл

– Кто вы, мистер Пфеннингер?

– Мы – анахореты Часовни Мрака Слепого Катара в монастыре Святого Фомы на Зидельхорнском перевале. Но чтобы никого не утруждать длинными названиями, мы называем себя просто анахоретами.

– Да, звучит по-масонски. Так вы масоны?

В его глазах сверкает насмешливая искорка.

– Нет.

– А для чего же существует ваша… группа, мистер Пфеннингер?

– Чтобы обеспечить вечное существование группы, посвящая ее членов в психозотерику Пути Мрака.

– И вы… учредитель этой… группы?

Пфеннингер смотрит вперед. От столба к столбу линии электропередач тянутся провода.

– Да, я – Первый анахорет. Мистер Д’Арнок ныне Пятый анахорет. Знакомая вам мисс Константен – Второй анахорет.

Д’Арнок обгоняет грузовик, посыпающий дорогу солью.

– Психозотерика? – переспрашиваю я. – Мне неизвестно это слово.

– «Забывшись, думал я во сне, что у бегущих лет… – декламирует Пфеннингер с таким видом, будто отпускает тонкую шутку, и я соображаю, что он говорит, не раскрывая рта. Губы его плотно сжаты. Но это же невозможно. Мне все это мерещится. – Над той, кто всех дороже мне, отныне власти нет. – Вот опять. Его голос звучит у меня в голове, отчетливо и сочно, как в самых лучших наушниках. Судя по выражению его лица, лучше не настаивать, что это какой-то фокус. – Ей в колыбели гробовой навеки суждено… – Голос ничуть не приглушен, горло не дрожит, уголки губ сомкнуты. Магнитофонная запись? Я прикладываю руки к ушам, но голос звучит столь же внятно: – С горами, морем и травой вращаться заодно».

У меня отвисает челюсть. Закрываю рот. Спрашиваю:

– Как это?

– Есть одно слово, – произносит Пфеннингер вслух. – Назовите его.

Я неуверенно бормочу:

– Телепатия.

Пфеннингер обращается к нашему водителю:

– Слышите, мистер Д’Арнок?

Элайджа Д’Арнок смотрит на нас в зеркало заднего вида:

– Да, мистер Пфеннингер, слышу.

– Когда я предложил мистеру Д’Арноку вступить в наше общество, он обвинил меня в чревовещании. Будто я фокусник в мюзик-холле.

– У меня не было такого образования, как у мистера Анидра! – протестует Д’Арнок. – И даже если в то время слово «телепатия» уже существовало, то до Четемских островов еще не добралось. Вдобавок я страдал от последствий контузии. Это же все-таки был тысяча девятьсот двадцать второй год!

– Мы давно вас простили, мистер Д’Арнок, много десятилетий назад, – и я, и моя деревянная кукла с подвижной челюстью.

Пфеннингер насмешливо косится на меня, но их добродушная перепалка вызывает у меня еще больше вопросов. 1922 год? При чем тут 1922 год? Может, Д’Арнок имел в виду 1982? Впрочем, это не имеет значения: телепатия реальна. Телепатия существует. Если только в последние шестьдесят секунд я не стал жертвой галлюцинации. Мы проезжаем мимо автостанции, где механик лопатой разгребает снег. Проезжаем мимо заснеженного поля, где на пеньке сидит светло-рыжая лисица, принюхивается.

– Значит, – хриплю я пересохшим ртом, – психозотерика – это телепатия?

– Телепатия – одна из низших дисциплин психозотерики, – отвечает Пфеннингер.

– Одна из низших дисциплин? А на что еще способна эта ваша психозотерика?

Сквозь разрывы туч проглядывает солнце, осыпает быструю реку вспышками света.

– Какое сегодня число, мистер Анидр? – спрашивает Пфеннингер.

– Э-э… Второе января, – припоминаю я.

– Верно. Второе января. Запомните. – Мистер Пфеннингер смотрит на меня в упор: зрачки его глаз сужаются, я ощущаю странный укол в лоб и…

…невольно моргаю, и «лендкрузер» исчезает, а я оказываюсь на широком уступе у вершины крутой горы, залитой ярким солнечным светом. Я не падаю в пропасть лишь потому, что сижу на холодном валуне. Судорожно вздыхаю, охваченный паническим страхом, и клубы пара повисают в воздухе расплывчатыми облачками невысказанных вопросов. Как я здесь оказался? И где это – «здесь»? Вокруг какие-то руины: то ли часовня с обвалившейся крышей, то ли развалины монастыря, – вдали виднеются еще стены. На земле лежит снег – глубокий, по колено; ближний конец уступа упирается в невысокую каменную ограду. Развалины льнут к отвесной скале. Я в теплой лыжной куртке, лицо пылает, в ушах стучит кровь, будто от натуги. Но все это пустяки в сравнении с тем невероятным фактом, что еще секунду назад я сидел на заднем сиденье «лендкрузера» вместе с мистером Пфеннингером. Д’Арнок был за рулем. А теперь… теперь…

– С возвращением! – Голос Элайджи Д’Арнока раздается откуда-то справа.

– О господи, – выдыхаю я, вскакиваю и прячусь за валун, готовый то ли бежать, то ли обороняться.

– Успокойтесь, Лэм! Все это странно… – он сидит рядом, отвинчивая крышку термоса, – но совершенно безопасно. – (Серебристая парка сверкает в солнечных лучах.) – Если, конечно, вы не сорветесь в пропасть, как безмозглая курица.

– Д’Арнок, где… Что происходит? Где мы?

– Там, где все началось, – говорит Пфеннингер, и у меня чуть не разрывается сердце. Я резко оборачиваюсь. На Пфеннингере меховая шапка-ушанка и валенки. – В монастыре Святого Фомы на Зидельхорнском перевале. Точнее, среди развалин монастыря. – Он проходит по снегу к каменной ограде и глядит вдаль. – Если бы вы всю жизнь прожили здесь, то верили бы в чудеса…

Ага, меня чем-то опоили и приволокли сюда. Но зачем?

И как? В «лендкрузере» я ничего не ел и не пил.

Гипноз? Пфеннингер пристально смотрел на меня, перед тем как я…

Нет. Гипноз – дешевый сюжетный ход из плохих фильмов. Слишком глупо.

И тут я вспоминаю необъяснимую потерю времени в часовне Королевского колледжа. Что, если мисс Константен отправила меня в отключку точно так же, как сейчас Пфеннингер?

– Мы подвергли вас хиатусу, мистер Анидр, – говорит Пфеннингер. – Проверили, не подселился ли к вам кто-нибудь. Да, это не слишком приятная процедура, но осторожность никогда не помешает.

Может быть, для него или для Д’Арнока это объяснение имеет какой-то смысл, но я в полной растерянности.

– Я совершенно не понимаю, о чем идет…

– Меня гораздо больше тревожило бы, если бы вы сейчас хоть что-то понимали.

Я озабоченно ощупываю голову:

– И сколько времени я пребывал в этом… хиатусе?

Пфеннингер вытаскивает газету «Цайт» и вручает мне. На первой странице Гельмут Коль обменивается рукопожатием с шейхом Саудовской Аравии. Ну и что? Только не говорите, что во всем этом как-то замешан немецкий канцлер.

– Обратите внимание на дату, мистер Анидр.

Под названием газеты красуется дата: «4 Januar 1992».