Сильные. Книга 1. Пленник железной горы - Генри Лайон Олди

– Пропадут они тут! Пропадут без меня!

– Не пропадем! – возмутился я.

– Пропадете пропадом! Откуда у вас руки растут?

– Откуда надо!

– Вот-вот! Мне лучше знать!

– А с тобой не пропадем?

– Со мной нет! Я вам стряпать буду!

– Мы и сами…

– Стирать! Убирать! Одежду латать!

Я поймал ее взгляд, брошенный на Нюргуна. Уж не знаю, как надо смотреть, чтобы видеть в голом волосатом громиле беспомощного, нуждающегося в няньке младенца, но Айталын это удалось. Я шагнул вперед, собираясь помочь Мюльдюну загнать упрямицу в облако, и никуда не шагнул, потому что чьи-то пальцы взяли меня за плечо. Подержали, удержали, отпустили. Нюргун протопал мимо нас, нимало не смущаясь своей наготой, и встал между Айталын и Мюльдюном. Сутулый, курящийся паром, он обождал, пока Айталын юркнет ему за спину, и выпрямился. В действиях Нюргуна не было ни угрозы, ни сомнений – одна спокойная решимость.

– Не люблю, – сказал он Мюльдюну. – Люблю.

И для верности указал, кого он любит, а кого не любит.

– Дурак! – с восторгом пискнула Айталын.

Ну, это она зря. Хорошо обзываться, когда в безопасности.

– В дом пошли, – вздохнула Умсур.

И вздохнула еще раз, когда малышка Айталын влетела в дом первой.

В неволе выращенный исполин,

Воле радуясь, как дитя,

Всей широченною пятерней,

Тяжеленной ладонью своей

Так зашлепал увесисто по земле,

Что о́тгулом заухала даль…

Бурно мчались мысли его,

Не помещались, видать, в голове.

«Нюргун Боотур Стремительный»

Первым делом Айталын сунулась на кухню. Ишь ты, удивился я, следуя за ней. Вот так живешь, думаешь: «Нахальная у меня сестрица выросла!» – а она не просто нахальная, она хозяйственная! С придирчивостью, в которой угадывалась мама, Айталын изучала свои новые владения. Камелек, крючки-полки, котлы-миски. Простору больше. Потолок выше.

В потолке – черная дыра.

Привстав на цыпочки, я сунул нос в дыру. Хорошо, не сквозная – неба не видно. В дыре жужжало, копошилось, вздрагивало. Надеюсь, пчелы там не угнездились?! Обидевшись на мои домыслы, чернота ярко вспыхнула; раздался звонкий щелчок, и жужжание смолкло. Я заморгал, гоня прочь радужные круги, плавающие перед глазами.

– Ой, жарища! Так всегда будет, что ли?

Нет, это Айталын не у меня спросила: в дверях объявились Умсур с кузнецом. За их спинами горбился Нюргун: ему тоже было интересно. Не дожидаясь ответа, Айталын принялась стягивать с себя лишние одежки.

– Скоро остынет, не переживай.

– Станет холодно? Мы замерзнем?!

Айталын прыгала на одной ноге, с наполовину стянутым сапогом. Если похолодает, читалось на ее лице, может, сапог лучше не снимать?

– Раздевайся, – велела Умсур. – Сопреешь.

Я кивнул мастеру Кытаю на дыру в потолке: что за штука? Кузнец в смущении потупился: промашка вышла, бывает. В коридорчике заворочался Нюргун, и все поспешили дать ему дорогу. Простору на кухне сильно убавилось. Взгляд Нюргуна перебегал с блестящих котлов на мигающий огоньками камелек, с камелька – на полки с мисками; дальше, дальше… К счастью, он ничего не трогал, только глазел с детским интересом. Кажется, я начал привыкать к брату. Ну так, самую малость…

Позже, в коридоре, я нарочно отстал, пристроившись к Умсур.

– Мастер Кытай долго строил наш дом?

По опыту я уже знал: добиться внятного ответа от самого кузнеца – проще сосну с корнем вырвать.

– Год? Два? Пять?!

– Три дня, – отмахнулась моя старшая сестра.

– Эдакую махину?! Со всей утварью?!

– Много ли времени нужно птенцу, чтобы вылупиться?

– При чем тут птенец? Наш дом что, по-твоему, вылупился?

– Вроде того, – кивнула Умсур.

– Из яйца?

Я живо представил себе железное – а какое еще?! – яйцо размером с сопку. Вот скорлупа трескается, с нее осыпается ржавая окалина. Белок пышет жаром, как горн в Кузне; в желтке вращаются-стрекочут зубчатые колесики. Из огненного нутра восстает, вырастает наш дом. Теперь понятно, почему здесь такая жарынь! Если дом недавно вылупился, если он еще не успел остыть…

– Типовые? – уточнил я.

– Что?

По-моему, у меня получилось удивить всезнайку-Умсур.

– Дома – типовые? Я помню, ты говорила. Как птенцы из одной кладки, да? У папы с мамой, у дяди Сарына, у нас с Нюргуном?

– Соображаешь, малыш.

– А вот и нет! – оказалось, хитрюга Айталын подслушивала. – Тут всё больше, чем у нас на небе! Комнаты шире, потолки выше. Двери здоровенные! Почему?

– Это мастер Кытай постарался. Внес изменения для Нюргуна.

– Для Нюргуна?!

– Иначе ему бы тут тесно было.

Я зауважал мастера Кытая еще больше: отсюда и до Восьмых небес. Перекроить начинку железного яйца, чтобы дом-птенец вылупился не рябчиком, а беркутом – это ж какая морока, а?! Выходит, кузнец не только нас, боотуров, с лошадьми нашими ковать умеет…

– А это что? У мамы с папой такого нет!

Айталын тыкала пальцем в блестящие корни, вьющиеся под потолком.

– Побочные эффекты, – Умсур не слишком заботилась, понимаем мы ее или нет. – Спешка, сроки поджимают, вот кое-что наружу и повылазило. Ерунда, не обращайте внимания.

– Как та дыра на кухне?

– Ага. Жить не мешает, и ладно.

Позже я обнаружил в доме много всякой ерунды, которая жить не мешает. Жить она и вправду не мешала, но по первому разу приводила в оторопь. Чего стоила кладовка, где по углам клацали зубы-невидимки, и что ни поставишь – всякий раз найдешь на другом месте? А светящаяся стена в отхожем месте? По ней дни напролет гуляли радужные сполохи. Айталын утверждала, что из этих сполохов однажды вышел дедушка Сэркен, спел песню про цветы багульника, распустившиеся в его сердце, и ушел обратно в стену. А угол, где копошились блестящие червяки? Они выбирались из-под пола и ввинчивались в косяк двери, не оставляя после себя никаких следов. И еще…

Но это все выяснилось позже. А тогда Умсур, желая отвлечь нас от подозрительных странностей дома, хвалилась напропалую:

– Тут вещам можно приказывать, как слугам.

– И они будут делать, что я скажу?

– Будут.

– Ври больше! – фыркнула Айталын.

Мы вошли в просторную комнату. Здесь без труда разместилось бы три дюжины гостей.