Преданная - Вероника Рот

— Мне тоже.

— И сейчас уже слишком поздно.

— Не совсем, — я выдвигаю стул и сажусь. — Как насчет правдолюбов? Я отвечу на твой вопрос, а потом ты ответишь на мой. Только честно.

Он выглядит немного сердито, но соглашается:

— Как ты разбила стаканы на кухне, хотя заявила, что хотела протереть их?

— Калеб, ты чего? — я возвожу глаза к потолку.

— Хорошо, — он откашливается. — Ты действительно простила меня?

Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. До сих пор у меня получалось разговаривать с ним непринужденно и по-доброму лишь потому, что я гнала прочь воспоминания о случившемся с нами у эрудитов. Но то, что он сделал, невозможно простить. Боль еще жива в моем сердце. Хотя, может, я постепенно забуду те горькие события и время окончательно притупит гнев и ненависть?

— Да, я тебя простила, — твердо говорю я и делаю паузу. — Или, по крайней мере, я отчаянно хочу тебя простить. Думаю, что фактически это одно и то же.

Его лицо проясняется. Встаю со стула, уступая ему место.

— Почему ты решился на такое? Какова самая главная причина? — спрашиваю я. — Наиболее важная для тебя?

— Не надо, Беатрис.

— Я не загоняю тебя в ловушку, Калеб. Не бойся.

Между нами на матовом столе лежат выстроенные в линию костюм, взрывчатка и рюкзак. Обратного билета среди этих вещей нет.

— Наверное, у меня нет выбора. Зато я избавлюсь от чувства вины, — произносит он. — И я успокоюсь.

Мне нечего сказать.

Внезапно в углу оживает интерком:

— Внимание всем жителям Резиденции Бюро. Начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра. Повторяю, начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра.

Калеб и я обмениваемся тревожными взглядами. Мэтью распахивает настежь дверь.

— Черт, — говорит он. А потом, уже чуть громче, — Черт!

— Аварийная блокировка? — уточняю я. — Что-то наподобие той учебной тревоги?

— В принципе, да. Наш час настал, ребята. В коридорах царит хаос, и они собираются удвоить охрану, — отвечает Мэтью.

— Зачем? — интересуется Калеб.

— Может, они желают подстраховаться перед распылением вируса, — пожимает плечами Мэтью. — Или они нас засекли. Но если бы они знали наверняка, нас бы уже арестовали.

Смотрю на Калеба. Минуты, которые нам были отпущены, исчезают, падают, как сухие листья с дерева. Пересекаю комнату и беру наши пушки, но зуд в глубине моего сознания не исчезает. Я прокручиваю в голове то, что сказал мне вчера Тобиас. Альтруист пожертвует собой ради вас только в том случае, если для него это последний способ показать, что он вас любит. А с Калебом явно не тот случай.

Мои ноги скользят по заснеженной мостовой.

— Ты не привил себя вчера, — говорю я Питеру.

— Ты прав, — отвечает он.

— Почему?

— А зачем, собственно, мне тебе рассказывать?

Провожу большим пальцем по флакону и заявляю:

— Ты догадался, что у меня есть сыворотка памяти, ведь так? Если ты хочешь получить дозу, тебе не повредит объяснить мне причину.

Он молчит.

— Я бы предпочел просто взять ее у тебя, — бурчит он, наконец.

— Попробуй, — парирую я.

— Ты, наверное, думаешь, что хорошо умеешь драться, но ты недостаточно хорош, чтобы победить меня.

Без предупреждения он сильно толкает меня, я поскальзываюсь и падаю. Мой пистолет летит на землю, исчезая в сугробе. «Что же, пора бы мне соображать», — думаю я и поднимаюсь на ноги. Питер хватает меня за воротник и дергает, я скольжу снова, только на этот раз сохраняю равновесие и локтем бью его в живот. Он пинает меня в ногу, которая моментально немеет, хватает за полу куртки и пытается подтащить к себе.

Его рука нащупывает карман, где лежит сыворотка. Стараюсь оттолкнуть его, но у меня не получается: его положение слишком устойчиво, а моя нога до сих пор ничего не чувствует. Я концентрируюсь. Со стоном разочарования, завожу свободную руку назад и ударяю Питера в челюсть. И оно того стоило. Питер кричит и отшатывается от меня.

— Понимаешь, почему ты проиграл тогда бой? — спрашиваю я.

— Да. Ты жестокий. И ты считаешь себя особенным. Думаешь, что все вокруг — слабаки, в отличие от тебя.

Он встает, но я отпихиваю его в сторону, и он снова растягивается на снегу. А я наступаю прямо ему на горло. Наши глаза встречаются, они у него — большие и совершенно невинные.

— А ты, конечно, не особенный, — рычу я. — И мне нравится причинять людям боль. Я могу сделать самый жестокий выбор. Разница между нами в том, что я иногда сдерживаюсь, а ты нет. Ты — злой.

Перешагиваю через него и иду вниз по Мичиган Авеню. До меня доносится его дрожащий голос:

— Поэтому мне и нужна сыворотка.

Останавливаюсь, но не оборачиваюсь.

— Я устал быть таким, какой я есть, — продолжает он. — Мне надоело с удовольствием делать гадости и удивляться, что со мной не общаются. Я хочу начать все сначала.

— А по-моему, это трусость, — бросаю ему через плечо.

— Мне наплевать, — бормочет Питер.

Чувствую, как гнев, бурливший во мне, улетучивается. Я слышу, как Питер встает на ноги и отряхивает снег с одежды.

— Не пытайся повторить свой фокус, — замечаю я. — Обещаю, я дам тебе «перезагрузиться», но позже. Ничего не имею против.

Он кивает, и мы продолжаем пробираться в здание, где я в последний раз видел свою мать.

В коридоре — чудовищная суета. Какая-то женщина толкает меня плечом и выпаливает извинения, а я бегу за Калебом. Почему я не могу быть на несколько сантиметров выше, чтобы мир вокруг не был похож на скопище торсов.

Мы пробираемся в толпе так быстро, насколько возможно, но стараясь не привлекать к себе внимания. Чем больше охранников я вижу, тем сильнее растет внутри меня беспокойство. Рюкзак Калеба подпрыгивает на его спине в такт шагам. Сотрудники Бюро носятся в разных направлениях, но скоро мы достигнем запретного коридора, ведущего в Оружейную Лабораторию.

— Похоже, у Кары что-то не так, — говорит Мэтью. — Освещение должно быть выключено.

Киваю, чувствуя пистолет под специально надетой мешковатой рубашкой. Надеюсь, у меня не будет повода использовать его, но чует мое сердце, что стрелять придется. Я беру Калеба и Мэтью за руки, и мы втроем тормозим.

— У меня есть идея, — заявляю я. — Сейчас мы разделяемся, Калеб и я летим в лабораторию, а ты, Мэтью, устраиваешь какой-нибудь тарарам.