Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос ему изменил, и Симон мягко толкнул Мехмета на стул в конце пекарни.
— Какой же, собственно, во всем этом смысл? Для тебя? — спросил Симон, усаживаясь напротив него.
— Для меня? — В голосе Мехмета сквозила горечь. — Смысл в бунте. В попытке растоптать все сколько-нибудь ценное. Растоптать настолько, чтобы им больше не пришло в голову заставлять меня склеивать осколки.
Он закрыл лицо руками и всхлипнул. Симон мягкими ритмичными движениями стал гладить его по спине.
— Ты не хочешь жить так, как тебя заставляют?
— И да и нет. — Мехмет поднял взгляд и посмотрел на товарища. — Дело не в том, что они заставляют меня, или угрожают отослать на родину, или в чем-то таком, в чем вы, шведы, всегда подозреваете всех иностранцев. Это скорее вопрос надежд. И жертв. Мама и папа так многим пожертвовали ради нас, ради меня. Чтобы у нас, их детей, была хорошая жизнь, с большими возможностями. Они оставили все — свой дом, семьи, уважение, которым пользовались среди себе подобных, работу. Только ради того, чтобы нам жилось лучше. Самим им стало хуже. Я вижу это. Вижу в их глазах тоску. Вижу в их глазах Турцию. Для меня она не имеет того значения, я родился уже здесь. Турция — это место, куда мы ездим на лето, но моему сердцу она ничего не говорит. Но здесь я тоже не чувствую себя дома. Здесь, в стране, где я должен осуществить их мечты, их надежды. У меня нет способностей к учебе. У сестер они есть, по иронии судьбы способностей нет именно у меня, у сына. Носителя имени отца, у того, кто должен передать его дальше. Я хочу просто работать. Руками. У меня нет никаких особых амбиций. Я иду домой с сознанием, что сделал нечто своими руками, и этого мне вполне хватает. Я не могу учиться, но они не хотят этого понять. Поэтому мне надо разбить их мечту. Раз и навсегда. Растоптать ее. Чтобы остались одни осколки.
Слезы лились у него по щекам, а исходившее от рук Симона тепло только усиливало боль. Он так устал от всего этого — устал чувствовать свою недостаточность, лгать о том, кто он на самом деле.
Мехмет медленно поднял голову. Лицо Симона оказалось всего в нескольких сантиметрах от его собственного. Симон вопросительно посмотрел ему в глаза и теплыми руками, от которых исходил аромат свежих булочек, смахнул со щек Мехмета слезы. Затем осторожно коснулся губами его рта. Мехмета поразило, насколько правильным ему показалось прикосновение этих мягких губ. А потом он растворился в реальности, о которой раньше имел лишь смутное представление, которую просто не осмеливался видеть.
— Я хотел бы немного побеседовать с Бертилем. Он у себя? — спросил Эрлинг, подмигивая Аннике.
— Впускаю, — коротко ответила она. — Вы ведь знаете, где он сидит.
— Благодарю, — сказал Эрлинг, снова подмигнув. Он никак не мог понять, почему его шарм на Аннику не действует, но утешался мыслью, что это вопрос времени.
Быстрым шагом пройдя до нужного кабинета, он постучал в дверь. Не получив ответа, постучал еще раз. Теперь за дверью послышались слабое бормотание и какие-то таинственные звуки. Эрлинга заинтересовало, чем же начальник полиции там занимается. Объяснение нашлось, когда Мельберг наконец открыл дверь. Вид у него был явно заспанный, а на диване позади него лежали плед и подушка, отпечаток которой отчетливо виднелся на лице хозяина кабинета.
— Черт возьми, Бертиль, что это ты решил прикорнуть посреди дня?
Эрлинг тщательно продумал, как ему лучше держаться, и решил для начала избрать легкий, дружеский тон, а затем перейти к серьезности. Обычно он справлялся с Мельбергом без особых проблем. В вопросах местного управления, попадавших к нему на стол и требовавших вмешательства полиции, он с помощью лести и взяток, состоявших из пары бутылок хорошего виски, совершенно безболезненно добивался успешного сотрудничества. И не видел причин для того, чтобы на этот раз вышло по-другому.
— Ну, знаешь ли, — с некоторым смущением ответил Мельберг, — в последнее время так много всего навалилось, что силы на исходе.
— Да, понимаю, вам приходится тяжело, — согласился Эрлинг, с удивлением заметив, что лицо комиссара сильно покраснело.
— Чем могу быть полезен? — спросил Мельберг, указывая на кресло.
Эрлинг уселся и с глубоко озабоченным лицом изрек:
— Дело в том, что мне только что позвонил продюсер шоу «Покажи мне Танум» Фредрик Рен. Похоже, кто-то из твоих полицейских побывал в краевом клубе и наделал изрядного шума. Они даже грозили запретить съемки. Должен признаться, я очень удивлен и несколько разочарован. Я полагал, что мы достигли по этому вопросу согласия и благополучно сотрудничаем. Да, Бертиль, я действительно разочарован. Можешь ли ты дать мне какие-то объяснения?
Он посмотрел на Мельберга, наморщив лоб, что на протяжении его карьеры многократно наводило на собеседников страх. Однако на комиссара это, похоже в виде исключения, не подействовало: он просто смотрел на Эрлинга, молча и не делая попыток оправдываться, и тот ощутил легкое беспокойство. Вероятно, стоило прихватить с собой бутылку виски. На всякий случай.
— Эрлинг… — произнес Мельберг, и по его тону Эрлингу В. Ларсону показалось, что на этот раз он, очевидно, зашел несколько далековато.
— Эрлинг… — повторил Мельберг, и глава администрации заерзал на кресле. Разрешится он когда-нибудь? Ведь ему задали очень простой вопрос. Во имя защиты блага города. Что тут такого страшного?
— Мы проводим расследование убийства, — сказал Бертиль Мельберг, пристально глядя на мужчину напротив него. — Кто-то из участников шоу не только скрыл от нас важный доказательственный материал, но и продал его прессе. Поэтому в данный момент я склонен согласиться с коллегами, что будет лучше, если мы прикроем это дерьмо.
Эрлинг почувствовал, что покрывается потом. Фредрик Рен не позаботился о том, чтобы сообщить ему эту мелкую деталь. Некрасиво с его стороны. Очень некрасиво. Запинаясь, гость пробормотал:
— Он… Он есть в сегодняшней газете?
— Да. На первой странице и еще на развороте. Выдержки из дневника, который, очевидно, вела убитая девушка и о существовании которого мы не знали. Кто-то скрыл его от нас и предпочел продать вечерней газете. И сейчас мои сотрудники, Хедстрём и Мулин, пытаются заполучить этот дневник, чтобы установить, может ли — или мог ли бы — он помочь нам в поисках убийцы.
— Я ничего не знал… — произнес Эрлинг В. Ларсон, проигрывая в голове слова, которые выскажет Рену, как только выйдет отсюда.
Отправляться на деловую встречу, не имея в руках полной информации, все равно что бросаться в бой безоружным, это известно любому новичку. Проклятый идиот. Пусть не думает, что сможет водить за нос главу администрации Танумсхеде.
— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен немедленно перекрыть кислород этому проекту.
Эрлинг молчал. В голове не шевелилось ни единой мысли, все аргументы улетучились. Он посмотрел на Мельберга и увидел, что тот усмехается.