Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

С

Эй, сынок, подойди-ка на секунду. Я хочу с тобой немного поговорить. Побледнел, да, побледнел. И почему зто ты считаешь своей обязанностью непременно бледнеть, когда я хочу с тобой немного поговорить? Ты у нас такой нежный! Нежный, едва распустившийся цветочек? Нет, сынок, никакой ты не цветочек, ты мужчина, или будешь когда-нибудь мужчиной, дай то Бог. Но сперва ты должен вести себя, как следует. Вот об этом я и хочу с тобой поговорить. Брось свой комикс, подойди сюда и сядь. Вот сюда, поближе. Устройся поудобнее. Тебе удобно? Ну вот и прекрасно. Сынок, я хочу поговорить с тобой о твоих привычках. О твоих привычках. Мы никогда еще не беседовали о твоих привычках, а давно бы пора. Я наблюдаю за тобой, давно наблюдаю. Твоя чистоплотность выше всяких похвал. Да, тут уж не поспоришь. Выше всяких похвал. Мне нравится, как ты вылизываешь свою комнату. В твоей комнате не бывает грязи и беспорядка, этого у тебя не отнимешь. И мне нравится, как ты чистишь зубы. Ты чистишь их правильно, в правильном направлении, а главное, ты чистишь их долго и тщательно. Поэтому у тебя будут хорошие десны, да, сынок, хорошие, здоровые десны. Нам не придется откладывать деньги на лечение твоих зубов, нам, мне и твоей маме, и это огромное облегчение, и мы тебе очень благодарны. И ты следишь за своей опрятностью, да, следишь, одежда аккуратная, руки чистые, лицо чистое, коленки чистые, так и надо, сынок, так и надо. Однако меня ставит в тупик одно небольшое обстоятельство. Я слежу за тобой, давно слежу и напрочь ничего не понимаю. Почему ты тратишь так много времени на мытье рук? Я давно за тобой наблюдаю. После завтрака ты моешь руки около часа. В десять тридцать или десять сорок ты снова идешь мыть руки, еще пятнадцать минут на мытье рук. Перед обедом ты моешь руки полчаса или около того. Затем после обеда, иногда час, иногда чуть меньше. Я же все замечаю. Поближе к вечеру ты снова идешь в ванную и моешь руки. Затем перед ужином, после ужина и перед тем, как лечь спать. Иногда ты встаешь ночью и идешь мыть руки. Я бы мог подумать, что ты играешь там со своей пиписькой, но ты еще малость маловат, чтобы играть со своей пиписькой, кроме того, ты оставляешь дверь открытой, обычно ребята закрывают дверь ванной, когда играют со своими пиписьками, а ты оставляешь открытой. Я заглядывал в ванную и видел, что ты там делаешь, ты просто моешь руки. Я следил и записывал, ты тратишь на мытье рук три четверти своего времени, если не считать сна. В этом есть что-то странное. Это противоестественно. Вот я и хочу узнать, хочу понять, почему ты тратишь столько времени на мытье рук? Ну, что ты скажешь? А? Можешь ты дать мне какое-нибудь разумное объяснение? Ну так как, можешь? Ну? Что ты можешь сказать по этому поводу? Я тебя не понимаю. Почему ты сидишь тут как пень и молчишь? Ну так что, сынок, что ты можешь сказать? Должно же быть какое - то объяснение. И не надо плакать, это ничему не поможет. Слушай, парень, прекрати эти нюни. Я сказал прекрати. Если ты не прекратишь, я тебя отшлепаю. Прекрати. Прекрати сию же секунду. Размазня проклятая. Перестань, сынок, возьми себя в руки. Пойди вымой лицо и сразу же возвращайся, я хочу закончить эту беседу. Только не пропадай там, не занимайся этими твоими штуками, а просто умойся и назад. Иди и чтобы сразу вернулся. Я хочу поговорить о другой твоей привычке, о том, что ты перед сном стучишься головой об стенку. Мне это не нравится. Ты уже большой, в твоем возрасте так не делают. Меня это тревожит. Каждый раз, когда ты ложишься, я слышу эти звуки, бух-бух-бух, бух-бух-бух, бух-бух-бух. Это тревожно. Это монотонно. Это выводит меня из себя. Мне это не нравится. Мне не нравится слушать эти звуки. Я хочу, чтобы ты это прекратил. Я хочу, чтобы ты взял себя в руки. Я не хочу слушать этот грохот, он мешает мне читать газету, мешает делать что бы то ни было, мне не нравится слушать эту долбежку. И мать твоя тоже беспокоится. Она очень расстраивается, а я не люблю, когда твоя мать расстраивается, да еще по всяким пустякам. Бух-бух-бух, бух-бух-бух, бух-бух - бух, да кто же ты такой, человек или безмозглая скотина? Я не понимаю тебя, сынок, напрочь не понимаю. Бух - бух-бух, бух-бух, бух-бух. Неужели тебе не больно? Неужели не больно? Ладно, оставим пока эту тему. Иди умойся и сразу же возвращайся, нам нужно закончить этот разговор. Только не делай там ничего этого, умойся и сразу назад. Даю тебе три минуты.

* * *

Отцы подобны мраморным громадам — исполинские, искусно отполированные параллелепипеды, испещренные швами и прожилками, громоздящиеся прямо у вас на пути. Они перекрывают вам дорогу и кислород, под них не подкопаешься, через них не перелезешь, они бдительно следят, чтобы ничто мимо не прошло, не прошмыгнуло. Они — воплощенное прошлое, а может — и «прошмыг», если определить прошмыг как ловкий маневр, ставящий своей целью пройти незамеченным или хотя бы без серьезных телесных повреждений. Если вы попытаетесь обойти одного из них, на вашем пути мгновенно вырастет другой — и подмигнет первому. А может, это будет тот же самый, переместившийся со скоростью отцовства. Приглядитесь получше к цвету и текстуре. Не кажется ли вам, что этот гигантский мраморный куб сильно смахивает по цвету и текстуре на ростбиф с кровью? Самая отеческая расцветка! Не утруждайте себя глубокомысленными рассуждениями на этот счет, самые важные и — что самое важное — самые верные выводы лежат на поверхности. Некоторые отцы любят обряжаться в черные балахоны, а затем раздавать направо и налево святые дары, дополняя свое одеяние ризой, епитрахилью и стихарем, в обратном порядке. Мне нечего сказать об этих «отцах», разве что похвалить их за похвальное отсутствие честолюбия и жертвенность, особенно — за их готовность поступиться правом сеньора. Не тем, которое сразу приходит на ум, а правом наградить своего первого отпрыска мужеского пола своим именем, например: Франклин Эдвард Аалбиэль мл. Изо всех возможных отцов наименее желателен отец клыкастый. Если вы изловчитесь накинуть лассо на один из его клыков, а затем быстро намотаете свободный конец веревки на луку своего седла, если ваша лошадь обучена работе с лассо не хуже своего всадника и знает, что нужно делать в подобных случаях, как упереться передними ногами, чтобы выдержать начальный рывок, а затем отступать мелкими, семенящими шажками, непрерывно поддерживая лассо туго натянутым, если все эти условия соблюдены, у вас есть шанс. И Боже вас упаси, не пытайтесь заарканить два клыка одновременно, сосредоточьте все свои усилия на правом. Обрабатывайте клыки один за другим, и вы будете в безопасности, во всяком случае — в большей безопасности, чем в противном случае. Я лично был свидетелем того, как описанным способом вырывали старые, пожелтевшие, шестидюймовые клыки, а однажды в китобойном музее некоего портового города я видел двенадцатидюймовый клык, ошибочно выставленный как моржовый бивень. Однако шестиконечный, специфической формы корень, а также множество других характерных признаков позволили мне уверенно опознать в уникальном экспонате самый настоящий отцовый клык. Хвала Господу, что мне не довелось встретиться с его бывшим обладателем.

* * *

Если вашего отца зовут Хирам или Саул, бегите в леса. Ибо имена эти суть имена царские, а потому ваш отец Хирам — или ваш отец Саул, — не будучи царем, хранит в тайных закоулках своего тела воспоминания о царственности. А нет в мире злобы более черной и смертельно опасной, чем злоба недавнего царя — или человека, лелеющего в тайных закоулках своего тела воспоминания о царственности. Отцы, так именуемые, почитают свои жилища за Камелоты, а родственников своих и домочадцев за придворных, кои могут быть вознесены либо низвергнуты в соответствии с малейшими капризами монаршьего настроения. И ты никогда не можешь быть уверен в своем положении, ты не знаешь, вознесен ты или низвергнут в данный конкретный момент, ты как лист на ветру, ты не чувствуешь земли под ногами, тебе не за что зацепиться. О ярости царственных отцов мы поговорим позднее, пока же достаточно отметить, что отцы, именуемые Хирам, Саул, Карл, Франциск или Георг, ярятся (когда они ярятся) точно так же, как их высокородные прообразы. Беги в леса при первых же признаках царственного гнева, а лучше — раньше, беги без оглядки, не дожидаясь, пока могучий меч или ятаган вылетит из ножен. Перед таким отцом следует пресмыкаться и раболепствовать, ни на мгновение не оставлять роли лизоблюда, жалкого прихвостня и безудержного подхалима. Не имея возможности бежать под спасительную сень дерев, преклоните колена, опустите голову, сцепите и выверните ладонями вперед руки и сохраняйте эту позу до рассвета. Вполне возможно, что к тому времени царственный отец налижется до чертиков и уснет, тогда вы сможете беззвучно уползти в свою кровать (если вас еще не лишили оной) либо, если вас терзает голод, подобраться к столу и посмотреть, не осталось ли там каких-либо пригодных к употреблению объедков — если только чрезмерно усердный повар не убрал их подальше, накрыв предварительно прозрачным пластиком. Ну а тогда — сосите лапу.