Созвездье Пса - Андрей Валентинов

Примечание: если петь эту песнь дальше, то христиане, уничтожив святилище, использовали это место для создания своей главной святыни, которая также каким-то образом берегла город, чем и объясняется счастливая судьба Херсонеса-Херсона на протяжении пятнадцати веков. Ну-ну!..

…Маленький мальчик в Крипту залез. Свет появился — и мальчик исчез. Ищут ребенка и мама, и папа. Лучше б ему оказаться в гестапо!..

Ждем Маздона, затем — последний взмах веником. Старый Кадей шкуру бы содрал за такую зачистку, честно говоря… Ничего, в Институте археологии обойдутся и этим, у них самих получается не лучше. Да, теряем секреты мастерства, а еще смеем ругать Косцюшку!..

Ну что, Маздон, аллее капут? Ты прав, надо еще отснять посвящение. Решили начать в шесть, так что солнце будет. Ежели не опоздают, конечно.

Теперь нам с Д. надо спешить — возле фондов нас уже наверняка дожидается команда Тамары Ивановны. Ну, пошли сдавать сокровища. Зря, что ли, копано?

Возле фондов — привычная картина: длинный ряд раскрытых картонных коробочек. Все годы не могу понять, где они их берут? А в каждой коробочке — находки за день. Н-да, на полпуда будет, правда, стоящего в — этом году маловато — пара фрагментов светильников у Д., несколько симпатичных чернолаковых фрагментов у меня, мои наконечники стрел. Ах да, у Д. еще что-то вроде резного фрагмента кости. И в довесок — пара-тройка горлышек амфор… Ежели бы не Стена и не водостоки, то, считай, даром съездили.

…Черепки, черепки, черепки — черепки памяти, черепки прошлого, смешные, бесполезные, ненужные. Забытые жизни, забытые судьбы, забытые руки, забытые глаза… Черепки, черепки, черепки…

Тамара Ивановна действительно ограничивается немногим, именно тем, что я и предполагал. Берет еще какие-то фрагменты канфаров — для статистики, наверное. И эта жменька — весь наш вклад за сезон. Лепта вдовицы!

…В прошлом году я сдавал своего грифончика, грозного зверя с поднятой львиной лапой. Двадцать пять веков назад его нарисовали афинские мастера на боку чернолаковой вазы. Два года назад я из рук в руки — не дай бог уронить! — вручал Тамаре Ивановне навершие епископского посоха. Чуть потрескавшаяся желтоватая слоновая кость, остатки глубоко врезанных греческих букв. «Епископ Христов, раб божий»…

А имя его ты, господи, веси…

Три года назад… Тогда я гордился тем самым бронзовым навершием ножен. Меч из Восточной Пруссии, пятый тип, ежели по классификации Кирпичникова.

А дальше почти что легендарные времена. Помнится, мы целой толпой волокли в лапидарий надгробие двух братьев. «Даиск, сын Митродора. Прожил 21 год. Газурий, сын Митродора. Прожил 24 года. Прощайте!» Тяжеленное оно было, и привезли его.в Херсонес издалека — морем, из Малой Азии. А еще раньше мы сдавали чудесный бронзовый горшочек. Как новенький был!

…И моя первая херсонесская добыча, забавный глиняный львенок, блестящий, горчичного цвета. Десять веков назад в него заливали вино. Львенка я нашел по частям, сначала одну лапку, затем другую… Ничего, склеился, теперь почти как новый!

А еще были серебряные монеты — бесформенные комочки розового цвета. Потом, когда кислота сняла патину, на одной из них проступил профиль женщины в короне. Спокойное лицо, чуть сжатые губы — богиня Дева, Царица Херсонеса.

Ну что, Тамара Ивановна, фонды мы на этот раз особо не загромоздим? Вы правы, этот светильничек очень мил. И канфарчик хорош, жаль, что от него одна ручка только и осталась…

Теперь — самое интересное, для новичков, конечно. Перед нами груда бесхозных сувениров. Жадные ручонки желторотых уже тянутся к ящику, куда ссыпано все оставшееся. Но и тут действует обычай, херсонесское us prima noctis. Первым отбирает сувениры начальник, потом заместитель. В общем, в порядке чинов.

Д. держит характер и делает вид, что это его не интересует. Он — человек взрослый и серьезный. И мне эти черепки не нужны, комплексом домашнего музея не страдаю. Разве что парочку для гостей — тех, что из Южно-Сахалинска. Да и пепельница нам с Борисом не помешает, а что может быть лучше для этой цели, чем донышко краснолаковой тарелки? Вот это, например…

Молодежь терпеливо ждет. Ловлю на себе чей-то любящий взгляд… Ну конечно, Ведьма Манон! Говорят, дома у нее три сундука херсонесских черепков — и два шкафа фотографий, выжатых у Старого Маздона.

…И побольше, побольше, побольше, побольше!..

Луку бы сюда! Этот черепки чемоданами возил!

За моей спиной слышится возня и какой-то стук. То ли бьются друг о друга разбираемые черепки, то ли молодежь сталкивается лбами над ящиком.

…В свое время лучшим херсонесским сувениром считалась целая амфора. У Луки таковая размещена на кухне и служит пепельницей для гостей. Сенаторша, по слухам, ставит в амфору цветы. Что делает со своей амфорой Сибиэс, остается загадкой.

Я не люблю идолов. Когда мне хочется вспомнить Хергород, я достаю единственную стоящую вещь, хранящуюся у меня дома, — средневековую игральную кость. Бросок… Еще бросок… Но мне никогда не выиграть — кость только одна, «двенадцать» на ней никогда не выпадет…

Новая пепельница оценивается на Веранде по достоинству, и три сигареты, Светы, Бориса и моя, щедро обновляют ее пеплом.

До посвящения еще уйма времени, и мы отправляемся на пляж. Подобная мысль посетила не только нас, поскольку весь цвет общества уже украшает знакомые скалы. Кого тут только нет! Нет, пожалуй, только болящего Сибиэса, все прочие в наличии. В чем дело? Что за шевеление в такую жару? Экий я несообразительный — мы со Светой впервые вместе на камнях. Новое в разделе «Светская хроника».

…Общество, свет, салон, господа бароны, господа бараны, лорнеты, монокли, парижская Опера, искоса, косо, через губу…

Сенатор ограничивается тем, что на секунду отрывается от газеты и бросает короткий, выразительный взгляд. Сенаторша не столь щепетильна и наблюдает за нами вовсю, правда, сквозь темные очки. А вот Его Величество Гнус даже очечки снять изволил. Плечиками пожимает, ручонками тощими водит. Ну трясись, трясись…

О, смотрит в сторону. …И лютым пламенем пылают глазки Ведьмы Манон.

В море, в море! Оставим хоть ненадолго этот зоопарк! Слава богу, я еще не разучился плавать, можно заплыть подальше, туда, откуда пляж видится узкой полоской, откуда так хорошо разглядывать наш серо-желтый полуостров… Здорово, Света, правда? Нет, Борис, до авианосца мы, пожалуй, не доплывем, да и не стоит, того и гляди, в мазут влипнем…

Над головами просвистывает стайка серебристых узкоклювых машин. Красиво идут, уступчиком, две впереди, две сзади. Наверное, с «Тбилиси» — буревестники Перестройки. Завтра у них праздник души — День Флота. Тут такое, Света, будет!..

Сандалии на ноги, сигарету в зубы. Нет, Борис, сейчас докурим — и домой, хватит с меня солнышка, и так уже на мулата смахиваю. Свет, а у вас там, на Сахалине, пляжи есть? Или вы там круглый год затерты льдами?

.. Данный процесс был вызван не тем, что греки, как этнос, выродились или начали стареть. В конечном итоге это была плата за Империю, за относительную безопасность и «просперити» в тени крыльев золотого римского орла. Империя неизбежно порождала космополитизм, и варваризация эллинских городов была лишь одной из его форм. Бывший греческий патриотизм не сменился римским — он перестал быть таковым, перейдя в чувство подданства, то есть из категории иррациональной, а следовательно, более сильной и живучей, в рациональную, а значит, преходящую. Римский гарнизон греческого (когда-то) Херсонеса состоял из солдат, набранных во Фракии, а римские купцы, прибывавшие в город, были в основном малоазийцами. Конечно, солдаты выполняли свой долг, а купцы были готовы защищать свои интересы, но это были уже не те чувства, что сплачивали хер-сонеситов в самые трудные годы их истории.