Выстрел, который снес крышу - Владимир Колычев

– Поверить тебе может только сумасшедший, – мрачно усмехнулся Павел. – Но я и есть сумасшедший…

– Я тоже.

– Кто бы сомневался. Убить двух человек… А сколько их было до того?

– Я старалась обходиться без летальных исходов.

– Но ведь они были. А сколько искалеченных душ? Скольких людей ты загнала на овощные грядки? Или это не убийство?

– Я не хочу об этом говорить.

– А придется. Где Дарья? Что с ней?

– Она с Антоном.

– Зачем он ее прячет?

– Ее ищут, поэтому в стационаре ее держать опасно.

– Зачем в стационаре? Ее можно держать в доме, как послушную куклу. Она не убежит и слова против не скажет. Очень удобно, не правда ли?

– Но ты же не такой! Я же не пытаюсь превратить тебя в куклу. А ведь могла… Тупо бы ехал со мной, тупо смотрел бы в окно, тупо жевал бы ветчину. И никаких вопросов!

– А я тебе такой нужен?

– Нет. Не люблю тупых мужчин. И еще ты должен защищать меня.

Эльвира нагнулась и вынула из-под своего сиденья знакомую «беретту», а затем и глушитель к ней.

– Держи, это твое оружие. Если ты считаешь меня сукой, то лучше сразу застрели.

Павел осмотрел пистолет, вытащил и вставил обратно полную обойму. Накрутил на ствол глушитель, но патрон в ствол досылать не стал.

– Я считаю тебя сукой, – сказал он, чеканя каждое слово. – Но стрелять в тебя не буду.

– Почему? – дрогнувшим от волнения голосом спросила Эльвира.

– Потому что ты мой врач, – после некоторого раздумья сказал Торопов.

– Да, но ты не больной.

– Все равно, – пожал он плечами.

Если допустить, что Эльвира кается перед ним в реальном, а не иллюзорно-бредовом мире, то все равно он воспринимает ее как своего врача. Болен он или нет, эта установка красной линией перечеркивает его сознание. И даже если они снова окажутся в одной постели, он все равно, вольно или невольно, будет чувствовать себя ее пациентом.

– А потом, зачем я буду тебя убивать? Тебя судить надо. А я не судья. И тем более не палач. Могу предложить тебе суд твоей совести.

– Звучит заманчиво, – совсем не весело усмехнулась женщина.

– Но тогда тебе придется принимать галлюциногены.

– Зачем?

– Сначала к тебе придет Горуханов. За ним – Лена Корчина. Кто там еще на твоей совести?

– При чем здесь галлюциногены?

– Но ты же меня ими поила. Чтобы Маша ко мне являлась. Она – моя совесть, она меня судила, она же меня и казнила.

– Не было никаких галлюциногенов, – мотнула головой Эльвира. – Маша твоя к тебе и без них приходила.

– Может, скажешь, что последние три года я провел в психушке? – насторожился Торопов.

– Как было, так и скажу. Я тебя три года лечила. И Горуханова никакого не было. И Лены Корчиной. И Антона тоже.

– Ты это серьезно? – схватился за голову Павел.

Он уже не понимал, что происходит, он безнадежно запутался в двух измерениях, не зная, где реальное, а где иллюзорное.

– На самом деле я шучу, – глядя на Торопова в зеркало заднего вида, с виноватым видом вздохнула Эльвира. – И «Седьмая эра» была, и Горуханов, и Дарья… Все было. И мы с тобой скрываемся сейчас от Антона, который хочет нас найти. Но мне очень жаль, что я запутала тебя. Реальность стала для тебя болотом, а чтобы не сойти с ума, у человека под ногами должна быть твердая почва. Ты можешь сойти с ума. Сойти с ума по-настоящему. Этого я и боюсь. Поэтому ты должен быть со мной. Я врач, я не позволю тебе утонуть в болоте.

– Ты врач, – успокаиваясь, но все еще с дрожью в коленках кивнул Павел.

Он действительно мог сойти с ума. Или уже сошел. Так или иначе, Эльвира – его врач. И он должен ее слушаться, иначе бездна, иначе крах…

– И ты должен меня защищать, – сказала женщина.

Ее слова прозвучали для Павла как заклинание.

– Я буду тебя защищать.

– И жить мы будем вместе.

– Да, вместе. Только сначала Дарью надо спасти, – не очень уверенно сказал он.

– Я бы с удовольствием, но не знаю, где она.

– Ты же сама говорила, что Дарья с Антоном, – напомнил Павел.

– Да, но где сам Антон, я не знаю… Его люди вчера приезжали в больницу, мы сбежали от них. Но самого его там не было. И Дарьи тоже… Мне жаль эту женщину. Я виновата в том, что случилось с ней, и мне бы хотелось исправить свою ошибку. Но я не знаю, где она. А если бы знала, то не сунулась бы за ней. Поверь, Антон очень, очень опасен.

– Верю.

– Он уже пытался тебя убить.

– И не раз.

– Я знаю, ты смог справиться с его людьми. Поэтому и надеюсь на тебя…

– Зачем ты позвонила Вике? Зачем ты заманила ее в дом Корчиных?

– Это все Антон. Он сказал, чтобы я собрала их всех, Вику, Катю и Виктора. Я только потом все поняла. А затем сообразила, что следующей на очереди буду я. Антон уже так богат, что ему ничего не нужно. Он заметает следы. И ты ему в этом помогаешь.

– Я?!

– Да, ты. Ты убиваешь его людей. Ты избавляешь его от необходимости делать это самому.

– Но ему рано избавляться от них. Вика еще жива. Или нет? – подозрительно глянув на Эльвиру, возмущено спросил Павел.

– Жива твоя Вика, – невозмутимо отозвалась та. – Она хорошая девочка, и я посоветовала ей уехать далеко-далеко…

– А Витек погиб. И Катя тоже…

– Это все Антон.

– А Козьмина кто посадил, тоже он?

– Зачем ты о нем вспомнил? – брезгливо поморщилась Эльвира. – Ты даже не представляешь, какой это слизняк. Сколько он гадостей мне про Лену наговорил! А сколько ей про меня! Не мужик, а трепло. Мерзкий, противный…

– Но ведь он же не убивал Лену?

– Сам виноват. Не надо было к ней клеиться. Она его в дверь вытолкнет, он в окно залезет. Пока Горуханов был жив, он ее не трогал, потому что чревато плохими последствиями. Ребята к нему крепкие подъехали, объяснили, что к чему, и он затих. А потом снова… И ее доставал, и меня.

– Ты с ним спала? – спросил Торопов.

– Я?! С ним?! С ним переспать, все равно что червяка дождевого съесть. А ты что, ревнуешь? – польщенно улыбнулась Архипова.

А ведь действительно, в нем шевельнулась ревность, и Эльвира это почувствовала.

– Дело не в этом, а в том, что в ночь убийства Козьмин ночевал у тебя.

– Ночевал?! Ну, это слишком! Да, был он у меня. Нюни до колен распустил, ныл, чтобы я с Леной поговорила. Как будто я сваха какая-то. Допоздна был, потом уехал. А следователю сказал, что всю ночь со мной был. Как будто я шлюха какая-то, чтобы с ним спать. Ты думаешь, мне не обидно было? Думаешь, я не жалею, что не предоставила ему алиби?