Падение в бездну - Валерио Эванджелисти

Он немного помолчал, потом спросил:

— Вы видели Бланш?

— О да…

Наивное лицо Шевиньи затуманилось грустью.

— Она таскается по тавернам и стала похожа на собственную тень. Очевидно она серьезно больна и долго не протянет.

— Почему бы вам ей не помочь? Может, еще сможете ее спасти.

— После такого предательства? Она сама выбрала этот путь, что ж теперь жаловаться? А вы как думаете? Не понимаю, почему ваша жена старается ей помочь, чем может. Сострадание, конечно, чувство христианское, но избыток сострадания только потворствует пороку.

Мишель поморщился и принялся разглядывать пейзаж за окошком кареты. Он уже не мог обходиться без Шевиньи и был не в состоянии отказаться от его помощи. Здоровье Мишеля неуклонно ухудшалось, и в лихорадочном состоянии, которое уже стало нормой, он то и дело впадал в галлюцинации. Часто видения его были столь мрачными и пугающими, что он даже не мог их записать. Он из года в год продолжал публиковать свои «Предсказания», но другие публикации выходили очень нерегулярно. «Трактат о средствах против чумы» остался незавершенным. Компилятивное издание «Парафразы из Галена», работы, которую он начал еще в университете, просуществовало очень недолго и было подвергнуто жестокой критике из-за неточностей перевода.

Теперь медицина уже не была для него полем деятельности. К тому же себе энергично прокладывала дорогу новая медицинская наука, сметая все его достижения, даже те, что считались еретическими. Пьер ла Раме представил проект реорганизации медицинского факультета, предложив заменить старую лекционную систему, основанную на теоретических диспутах, практическими занятиями. И сам Мишель, и великий Парацельс в свое время тоже выступали с подобными предложениями, хотя и не в такой экстремальной форме. Раме был гугенотом, и его проект отклонили. Однако врачей, которые, как и он, не считали человека микрокосмосом, зеркально отражающим макрокосмос, и полагали астрологию бесполезной в лечении болезней, становилось все больше.

В этой фазе личного кризиса Мишель нашел в Шевиньи усердного и полезного помощника. Ревностный католик, консерватор как в политике, так и в повседневной жизни, юноша так же сильно напоминал Мишеля в молодости, как не был похож на Мишеля в старости. Жюмель обнаружила, что его настоящая фамилия была Шевиньяр и происходил он из семьи торговца зерном. Из Шевиньяра он сделал Шевиньи или, иногда, Шавиньи, чтобы придать фамилии более аристократическое звучание. И у Мишеля, так много сил положившего на то, чтобы все забыли о его еврейском происхождении, язык не поворачивался его упрекать за эту фантазию.

— Боюсь, что в Лионе нас ожидает ситуация не лучшая, чем в Монбризоне, — заметил Шевиньи.

— Что вас заставило так подумать?

— То, что вы написали. — Юноша собрался с мыслями и увлеченно продекламировал:

Lors qu'on verra expiler le sainct temple,

Plus grand du rosne leurs sacrez prophaner

Par eux naistra pestilence si ample,

Roi fuit iniuste ne fera condamner.

Тогда увидят все, что храм разграблен

Наивеличайшим господином с Роны и осквернен.

Из-за того ужасная чума распространится.

Король же не осудит дело грешное[33].

— В этих стихах я не говорю о Лионе, — заметил Мишель.

— Напротив, говорите. Что же это за самый большой храм на Роне, если не Лионский собор? Это его разграбили и в нем осквернили предметы культа. Абсурдная политика и излишняя толерантность нашего короля рискуют привести к тому, что виновные не будут наказаны. Ересь станет распространяться, как чума.

— Может, я имел в виду настоящую чуму…

— Нет, уж поверьте мне. Теперь я умею толковать ваши строки, хотя до сих пор не понимаю, как вы сами не можете этого сделать.

В голосе Шевиньи слышалась надежда: видимо, юноша ждал объяснений, за которыми охотился уже больше года. Но Мишель не был готов открыть ему природу своих озарений, так похожих на дьявольские наваждения. Посвятить в эти откровения он мог только человека, сведущего в оккультной философии и способного умело оперировать магическими приемами. Ему самому с трудом удавалось выбираться из кошмарного мира, который открывало ему эзотерическое знание. Поэтому он ограничился тем, что сказал:

— Если считать, что вы правы и я имел в виду кафедральный собор в Лионе, то почему тогда он назван уже разграбленным? Катрен не уточняет дату события.

— Барон дез Адрет не отважился бы напасть на Монбризон, если Лион остается пока в руках католиков.

Этот вполне разумный ответ вызвал у Мишеля улыбку, которая сразу же сбежала с лица от сильнейшей боли, от которой он чуть не закричал. На этот раз не ноги доставили ему такие страдания, а крестообразный шрам на плече. Он поднес к плечу руку, и память вернула его в Бордо, в темную крипту с начертанной на полу пентаграммой, окруженной пламенем.

В этот момент кучер крикнул:

— А вот и Лион… О боже, город горит!

Боль исчезла. Мишель высунулся в окошко, хотя в глазах все еще мутилось. Когда зрение снова вернулось к нему, он заметил, что горел не весь город. Языки пламени виднелись только над шпилем собора и еще над несколькими зданиями. Ветра не было, и в воздухе стоял густой дым. Городские стены кое-где почернели.

— Что мне делать? Будем возвращаться? — неуверенно спросил кучер.

— Нет, поехали дальше, — приказал Мишель. — Мне обязательно надо попасть в Лион.

Городские ворота были украшены драпировками из белой ткани и гирляндами белых гвоздик. Сторожевой пост был немногочислен, но хорошо вооружен. За последние годы мечи и аркебузы сильно уменьшились в размерах и стали легче, так что теперь солдаты не нуждались в специальной подготовке к сложной процедуре заряжания и нести оружие практически мог любой. Перед ними отступили арбалеты, страшное оружие, которое многие папы объявляли аморальным. Арбалеты были слишком неповоротливы в бою и слишком долго надо было их заряжать. Современные аркебузы легко ложились на плечо, и появлялись, правда пока очень редкие, сильно укороченные экземпляры, умещавшиеся за поясом или висевшие на боку.

Именно такой аркебузир и просунул голову в окошко кареты.

— Добро пожаловать, братья, в город, вернувшийся к Богу, — вежливо произнес он. — С какой целью вы сюда прибыли?

— По делам, — ответил Мишель.

Потом, сочтя ответ недостаточным, прибавил:

— Я личный друг капитана Триполи.

Солдат на миг опешил, потом расплылся в широкой улыбке:

— Триполи? Отлично, сейчас вы сможете поздороваться с вашим другом.

Он отошел в сторону и крикнул:

— Командир! Командир! Здесь какой-то человек говорит, что знает вас!