Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды - Антон Корнилов

– Ща сделаем! – повеселев, отозвался Ухорез. – Эй, Стю! Замастрячь побыстрее костер. А ты, Тони, займись готовкой. Рамси тебе в помощь. Цыпа!

– Ну?

– Отдохни. Даже для такого быка, как ты, тащить эту сумищу целую неделю нелегко…

Подкреплялись основательно, неторопливо и молча. Заговорили лишь тогда, когда первый голод был утолен. Как обычно, разговор у разбойников зашел о том, куда стоит отправиться после того, как они отыщут Дом Соньи. Пока его товарищи перебирали достоинства и недостатки тех земель, о которых им было известно, Одноглазый Стю помалкивал. Но только обсуждение стало стихать, он подал голос:

– А вот интересно, есть ли такие земли, где люди свободны от высокородных паразитов и живут по законам справедливости?

Мартин крякнул от неожиданности, почесал рыжий затылок, неловко оглянувшись на Эвина и Эдгарда Сторм. Увидев, что братья не собираются встревать в перебранку с разбойниками, сам обратился к Стю:

– Хочешь быть свободным, так будь. Чего просто так вздыхать об этом? Когда ты взаправду свободен, кто твоей свободе помешать может?

– Те, кто за мою… за наши головы награды назначают, вот кто, например, – буркнул в ответ Одноглазый.

– А в этом справедливость, о которой ты толкуешь, и заключается, – нашелся Ухорез. – По деяниям и возмездие. Ну? – прищурился он, ожидая от товарища новых доводов.

Но тот только отмахнулся:

– Да ну тебя, я же совсем о другом…

Мартин перевел взгляд на братьев Сторм, словно ожидая, что и они выскажутся на затронутую Одноглазым тему. Он вообще все время путешествия по Тухлой Топи старался держаться ближе к ним. Особенно к Эвину; его вроде как тянуло к нему, что-то… словно родственное чувствовал жестокий верховод разбойников к этому юноше. Эвин напоминал Мартину его самого. Но не теперешнего, оскалившегося против всего и вся. А давнишнего, сына рыночной прислужницы с окраины Предместья Золотого Рога, рыжего мальчишку, только еще начинавшего осознавать, как жесток и несправедлив мир, но все еще на что-то смутно надеявшегося…

– Свобода – значит делать, что тебе вздумается? – заговорил вдруг со Стю Эвин.

– Да просто жить! – немедленно откликнулся тот. – Просто жить спокойно и по совести, чтоб никто у тебя куска изо рта не вырывал – только потому что у него есть на это власть! Вот она – свобода!

– Странно у тебя все перевернуто в голове, – пожал плечами Эвин. – Власть, какая б она ни была, защищает тех, кто живет «спокойно и по совести». Но то она и власть. И тот «кусок изо рта», о котором ты говоришь, – это справедливая плата за защиту.

– Я и сам за себя постоять могу! Мне защитники не нужны!

Эвин несколько секунд молчал, склонив голову. Видно было, что слова Одноглазого все-таки задели его. Костер потрескивал между юношей и матерым бунтовщиком-разбойником, одинаковые багровые отблески рвано прыгали и по чистому, едва опушенному на подбородке лицу Эвина, и по заросшей грубой щетиной, изуродованной шрамами и черной наглазной повязкой физиономии Стю.

– Возьмешься вести отряд дальше? – вскинув глаза на собеседника, заговорил снова юноша.

Одноглазый фыркнул и отвернулся.

– Через Мертвый Омут, через неведомые территории Топи, где не ступала еще нога человека… к самому Дому Соньи? – продолжал Эвин. Он выдержал паузу, чтобы дать возможность Стю ответить, но, так как тот молчал, говорил дальше. – Я знаю и умею много больше тебя. Много больше любого из вас. Здесь, в Тухлой Топи, вы не проживете и дня, если вздумаете хотя бы раз ослушаться моего приказа. Я имею право на власть над тобой. И над твоими товарищами. И над вашим верховодом. А он имеет право на власть над вами… Надо же кому-то держать вас в узде, чтобы вы не перегрызлись между собой. Власть – это необходимость, Одноглазый Стю! Власть – это ноша! Такая же тяжелая, как чудо-сумка на плечах у Цыпы!

– Э-э, ну чего вы! – недовольно потянулся у огня Тони Бельмо. – Ты, Тихоня, шесть дней с нами из одного котла хлебаешь, а вдруг снова завелся: «власть», «власть»…

– Власть по праву! – огрызнулся Стю. – Вот именно – что по праву! Тогда да, тогда она – необходимость и ноша! Ежели по праву. А вы, дворянчики, получаете ее за просто так! По факту рождения!

– Воу, воу! – примиряюще вскинул неповрежденную правую руку Тони. – Полегче, парни! Выдалось минутку отдохнуть, а вы собачиться принялись… Кончайте!

– На заре мира боги разлили в крови достойнейших свою силу! – сказал Эвин. – Чтобы достойнейшие защищали и вели за собою других. И это единственно правильно! Разве я не веду вас сейчас?.. Даже после того как… из Эвина Сторма превратился в Эвина-Тихоню…

Против авторитета богов Стю не стал возражать. Только пробубнил себе под нос:

– Где теперь эти достойнейшие?.. Были да сплыли. Тот барон, которому я кишки выпустил, разве из таких был? – Он заговорил увереннее. – Мразь, трус и пьяница. Который только и мог, что крестьянских девок к себе в постель таскать да их мужей, братьев и отцов на конюшне до смерти запарывать. Чтоб возмущаться не смели. Может, власть ему богами дарована, тут я не спорю. А на что он ее употребляет, а? И папаша его, старый барон, такой же гад был. Даже еще похлеще…

– А я своего папашу задушил, – вклинился в разговор равнодушный голос Цыпы Рви-Пополам. – Попону конскую кинул ему на рожу, да сам сверху и сел. Мне тринадцать тогда было. Я уже в силу входить начал, а он меня вожжами еще гвоздил при всяком удобном случае, как малолетку. Я ему раз сказал, два сказал… Ну не понимает человек! Пришлось вона как… проучить.

– Ну, ладно, ладно! – Мартин Ухорез достал из-за спины темную бутылку и потряс ее в свете костра. Веселое бульканье неожиданно легко положило конец и омерзительным откровениям Цыпы, и спору Эвина с Одноглазым.

Мартин зубами сорвал сургучную пробку, понюхал горлышко и одобрительно покачал головой.

– Мы прошли длинный и опасный путь, – заговорил он, держа бутылку у груди. – И остановились на самом пороге… неизвестного. Что дальше будет? Что нас там ждет, за Мертвым Омутом? Не знаю. Никто не знает. Ну и не страшно. Потому что самое страшное, что может случиться, – мы умрем. А я тысячу раз уже умирал. Да вот все живой. Мы все уже шесть дней как должны быть мертвы. А мы живы… и пьем. И знаете, что? Мне по сердцу такая жизнь! Когда все наперед известно, неинтересно…

Мартин глотнул из бутылки, шумно выдохнул, утер заслезившиеся глаза и передал бутылку сидящему рядом Рамси Лютому.

Тот потер свой длинный сухой нос.

– Сколько раз себе обещал, – сказал Рамси, вроде ни к кому и не обращаясь, уставясь в огонь, – накоплю себе денег на безбедную жизнь и завяжу навсегда. Вот еще одно последнее дело – и все. И еще одно последнее дело – и все. Вот и затянул… Ну, если на этот раз получится живым выбраться – точно завяжу! Разве что еще немного денег подкоплю…

– Как же, завяжешь ты! – хмыкнул Тони Бельмо, принимая бутылку от Лютого. – У тебя сколько нычек по всему Арвендейлу! А ты все глотки режешь, никак угомониться не можешь. Прорва ты, жадина…