Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский

И то, что узнала его, и то, что цепочка солдат продолжала деловито окапываться, возымело, наконец, действие и понемногу успокоило Людмилу. Может, и не так все страшно, подумала она. И не окружает немец, как говорят, не прорывается, разбивая в пух и прах безоружные части. У страха глаза велики? Вот ведь бойцы окапываются, и у каждого винтовка со штыком.

А то работали, работали — и все оружия не хватает. Если тут мало бойцов, значит, дальше — больше. Не может быть это все, что осталось от армии. Со страху болтают — немцы там, немцы тут. Будто ни у кого не достанет сил задержать эту движущуюся лавину. Имеются силы!

Людмила даже остановилась, оглушенная этой мыслью. На самом деле остановилась телега. Лошадь потянулась к запыленному пучку травы, уцелевшему на обочине. У Людмилы было такое чувство, что она теперь точно спасется, раз увидела Ивана. Это была добрая примета. И радость, смешанная со страхом, опасение остаться неузнанной в глазах Ивана все больше захлестывали. Ей вдруг стало стыдно за разорванную кофточку и грязную юбку.

Пока Людмила боролась со своими чувствами и опасениями, которые вернулись из прежней жизни, подвода опять двинулась. И она вместе с ней. Потом опомнилась.

— Я отойду. Мое место… — бестолково зашептала она учительнице. — Не пускайте никого. Моя сумка… Ладно? Там солдат из нашей деревни.

Будто многотысячная толпа услыхала ее слова. Все разом повернули головы. Но не туда, куда указывала Людмила. И не ее слова привели людей в оцепенение. Когда поняла — нечем стало дышать.

На горизонте дымами вставали танки. Еще самих танков не было видно, только пыль столбом. Ни звука, ни грохота оттуда не донеслось. А по всему полю, будто от самой земли, поднялся стон.

Подвода остановилась. Умирающий приподнялся на одной руке. Учительница схватила ребенка и прижала к груди. Невесть откуда взявшийся солдат судорожно рвал на себе гимнастерку, слезно приговаривая «братцы, братцы», хотя кругом были женщины. Скинул галифе вместе с исподним почему-то и остался голый, дрожащий, с прилипшим, как в насмешку, белым мухомором в кружке редких рыжих волос. Людмила ухватила гимнастерку с брюками и сунула внутрь воза.

Сбежавшего солдата кое-как одели, остальное Людмила не видела.

На горизонте из тонкой движущейся пушечки сверкнул огонь, и близким взрывом разметало всех возле подводы. Когда Людмила очнулась, танки уже прошли первую траншею. Две черные машины горели, расстилая по земле едкий дым.

По другую сторону дороги грудью в грудь столкнулись танк с солдатом. Было так, словно дрогнули оба — и солдат, и броня. На самом деле танк взорвался выстрелом. Людмилу опять оглушило, и она, как своей смерти, ничему не удивляясь, оцепенело и заторможенно видела всплеск кровавого фонтана в этом месте, где прятались люди. Там взорвался снаряд. Видела, как упал под танком солдат, и ненасытное дымящееся чудище развернулось над ним и пошло прочь, оставив могильную груду навороченной земли. Людмила кинулась туда, а на самом деле пошла, едва держась на ветру. Но из могильной груды вдруг выпросталась рука. И встал солдат. Поднялся во весь рост, шатаясь, погнался за танком, с каждым шагом увеличивая бег.

Танк покрутился, выискивая новую жертву. Пушка начала опускаться, нацеливаясь вдоль дороги, где корчились от ужаса скопища людей. Танк дернулся и встал, чтобы точнее попасть. Солдат взобрался на его трясущееся нутро, прошел по броне вперед и принялся каким-то обломком колотить по орудию.

Танк заглох, потом взревел и двинулся бросками, будто живой, пытаясь в ненависти своей скинуть седока. Еще бы секунда, и танк вместе с бойцом свалились бы в овраг, где прятались люди. Уже накренился, уже повисли гусеницы над пустотой. Уже, перекрывая гул мотора, словно из-под земли исторгнулся пронзительный смертный вопль. Кричали женщины и ребятишки, увидев над собой раскаленную черную громадину. Но солдат скинул гимнастерку и закрыл смотровые щели в броне. Танк попятился назад, вылез на ровное место и завертелся, как ослепшее живое существо, и застыл, потратив остаток сил. Замер и солдат с поднятой рукой в страшной смертельной игре. Когда бронированный люк дернулся, солдат рывком отодрал его и сунул быстрым движением руку. Глухим нутряным взрывом крышку отбросило. Из-под танка вылез немец в зеленой лягушачей форме и судорожным рывком, приволакивая ногу, пополз прочь к придорожным кустам. Солдат спрыгнул с танка, широким шагом догнал немца и добил.

И Людмила вдруг обнаружила, что это все тот же Иван.

«Командующему 4-й армией

тов. Коробкову

Приказываю упорной обороной остановить противника на фронте Друхановичи и далее по восточному берегу р. Ясельда до дер. Жабе, канал Белозерский.

Прочно окопавшись, создать искусственные препятствия перед противником и дать решительный отпор всяким попыткам противника прорвать фронт.

Павлов»

* * *

Он уже не удивлялся обстоятельствам, которые поражали воображение в первые дни. Вместо того чтобы наступать и перебрасывать штаб фронта на запад, пришлось искать спасения на востоке. Вместо Гродно и даже Бреста, как предполагалось вначале, штаб фронта перебазировали в лес под Могилевом.

Движение происходило ночью, скрытно. Однако немецкая агентура и тут успела дать сведения. Растянувшийся штабной кортеж дважды подвергался атакам с воздуха. Даже после полуночи ударили, нащупывая маршрут движения.

Машину, в которой ехал командующий, тряхнуло взрывом. Мотор заглох. Посреди лесной дороги колеса увязли по самую ступицу. Под проливным дождем Павлову пришлось покинуть вездеход и пробираться самому, ориентируясь в кромешной тьме. Тяжелые черные иглы мохнатых елей хлестали по лицу, ноги в сапогах промокли. А он упрямо лез, наклонив голову. Яркая вспышка ослепила его, осветила игольчатые макушки леса и даже хлюпающую землю под ногами. Потом загрохотал гром. Павлов раскинул руки, чтобы освоиться в кромешной тьме. И где-то глубоко внутри придушенный голос вскрикивал: «Где я? Где я?» Павлов подумал, что все совещания в обитых дубовыми панелями кремлевских кабинетах оказались напрасными и привели к тому, что он очутился здесь, в мокром лесу под немецкими бомбами. Теперь он стоял, обнявшись с черным дубом, и ждал новой вспышки, чтобы выбрать направление.

Адъютант вырос как из-под земли и повел его к другой машине. Павлов молча проследовал за ним. Мимолетная растерянность улетучилась. Сознание, что он командующий и от одного его слова зависит движение многих тысяч людей, быстро вернуло его к реалиям.

— Где Климовских? — рявкнул он, вытирая платком мокрое лицо. Ответа ждать не следовало. Он знал, что начштаба фронта появится через несколько минут. Надо было скорее добраться до Могилева и развернуть штаб. Наверняка будут новости.

Фактически Павлов ни на секунду не забывал о складывающейся на фронте обстановке так, как он себе представлял. Внутренне он убеждал себя, что немец в конце концов завязнет в расширяющемся сопротивлении, которым уже всерьез никто не управлял и которое, тем не менее, обнаружило необыкновенную живучесть. Разве подобное было возможно в Испании или во Франции тем более? К тому же он верил, что его приказы играют определенную мобилизующую роль даже для окруженных частей.