Отражение. Зеркало надежды - Галина Гончарова

Нос прямой, губ за бородой не видно, подбородка тоже… глаза умные, ясные, черные. Волосы тоже черные, и на груди, и на спине, наверное… снова – фу.

Шарлиз предпочитала мужчин с хорошими телами, лучше, чтобы волос было поменьше… Для кагана она сделала бы исключение, только если он хорош в постели.

А внешность… Пузико слишком круглое, ноги коротковаты, плечи узковаты… этакий мужичок. Не рыцарь, нет… на коне он может выглядеть замечательно, а вот вблизи… Не в ее вкусе.

Но на лице Шарлиз эти мысли не отразились. Она «трепетала от страха» усердно, серьезно, стараясь даже мыслями соответствовать происходящему… ей страшно, ей очень страшно, она никогда не была с мужчиной, она с ума сходит от страха, но старается его не показать – и от этого только больше боится…

И боялась. За свою жизнь.

– Не бойся, – обратил на это внимание каган. – Я не причиню тебе вреда.

Шарлиз упала на колени, отлично зная, что в таком ракурсе ее прелести смотрятся неотразимо. Кто из любовников сказал ей, что на коленях она соблазнительнее всего? Уже не вспомнить, да и не надо… у нее никого не было, она боится… По щеке сбежала одна слезинка, не больше. А то краска поплывет, а у нее тут трагедия, не бродячий цирк с клоунами.

– Не губите меня, господин! Умоляю!

Хурмах вскинул брови, и Шарлиз продолжила спектакль.

– Если вы вернете меня отцу, он щедро вознаградит вас. И мой жених тоже. Умоляю, позвольте мне вернуться к нему нетронутой! Не губите меня! Господин, умоляю!!!

– И кто же твой жених, девушка? – Хурмах спрашивал из любопытства, но оказался не готов к ответу.

– Маркиз Торнейский.

– Что?!

Полетел в сторону поднос с фруктами. Хурмах воздвигся с кровати – и Шарлиз впервые испугалась всерьез. Вот сейчас перед ней был каган, и плевать, какое у него пузо. Глаза у него были… с такими – не просто убивают, с такими убивают мучительно.

– Господин… – пискнула она.

Каган притянул ее к себе за волосы так, что слезы брызнули от боли уже непритворно.

– Кто твой жених, повтори?

– Маркиз Торнейский…

Рука разжалась, Шарлиз упала рядом с кроватью, неловко, ударилась о столбик плечом, вскрикнула от боли, но Хурмах не обратил внимания на ее мучения, расхаживая по шатру.

Случай дал ему в руки невесту Торнейского? Как приятно… Но…

Не успела стихнуть боль в плече, как каган опять вздернул Шарлиз к себе, его лицо оказалось в сантиметрах от ее лица. И таким огнем жгли черные глаза, что Шарлиз оцепенела. Поняла, девственность – пустяки, сейчас ее жизнь действительно висит на волоске.

– Давно ты знаешь своего жениха?

– Вообще не знаю, – замотала головой перетрусившая Шарлиз, уже не думая о красоте движений. – Никогда не видела. Это брак по договору…

Бешенство чуть схлынуло.

Если это брак по договору, то Торнейский ее не знает. Ему что эта девка, что другая… но Хурмах все равно не откажется нанести ему такой удар. Пусть Торнейский получит первую пощечину…

Хурмах грубо поволок девку к кровати, швырнул, разрывая на ней одежду, подминая под себя. Ярость сработала не хуже афродизиака, заставляя гореть, подчинять, властвовать…

Какая девственность? Хурмах и не заметил бы, он просто с размаху вошел в оцепеневшее от ужаса тело и не удивился ничему. Ни узости, ни крика боли… так ведь и должно быть… он первый!

Он здесь и сейчас имеет невесту Торнейского… того самого, Черного Волка… поделом тебе, тварь! И девке тоже поделом.

Какие там династические планы? Какие государственные размышления?

Женщинам не мстят? И с ними не воюют? Скажите это женщинам…

Шарлиз дергалась от боли и кричала, по щекам катились непритворные слезы… она хотела жить! Но больно, как же больно…

* * *

Заснула она не скоро, только под утро.

Ярость кагана сыграла положительную роль – когда на тебе рвут шаровары и начинают грубо насиловать, кровь так или иначе будет.

Вот и у Шарлиз она была.

Другая женщина навек получила бы отвращение к любовным играм после такой ночи… Каган мстил, как мог. Шарлиз о некоторых способах и позах даже не слышала… но оценила. Главной ее трудностью было не показать, что она… наслаждается.

Да, как ни странно, когда она увидела кровь на простыне… Может, ее наконец-то отпустило – она не умрет, как шлюха, а может, и что-то другое… Но удовольствие она этой ночью получила, просто каган слишком был занят своей злостью, чтобы обратить внимание на ее глаза.

Стоны? А это от боли. Так тоже бывает… и крики тоже, не всегда ведь каган видел лицо женщины, далеко не всегда.

И сейчас Шарлиз лежала на ковре рядом с кроватью, осторожно ощупывала свое истерзанное тело и думала, что ей повезло.

Самое страшное позади. Завтра на простыне найдут ее кровь, теперь она честная женщина, что бы ни случилось. Хотя бы у степняков. А доберется до своих… там будет видно.

Но пока будем пристраиваться здесь. Мужчины везде одинаковы, члены тоже…

Интересно, что такого ее жених сделал кагану? С чего Хурмах так взбесился? Ладно, она утром все-все узнает…

Мужчинами очень легко управлять, и она справится. Она умная, красивая, она зацепила кагана, пусть даже не своей красотой, а Торнейским – неважно. Пока что один крючок, потом их будет больше, намного больше.

Она выживет. Обязательно выживет…

Матильда Домашкина

Утро порадовало солнышком.

Матильда оглядела себя в зеркале и решила, что с утра ей хочется праздника. Где тут у нас щипцы для укладки волос?

Прическа получилась на манер картин Чахорского, нечто среднее между дамами с картин «Письмо» и «Сфумато». Красивые волны, уложенные в тяжелый узел, и парочка прядок, выпущенных на свободу. Улыбка, чуть-чуть косметики…

И – да.

Симпатичный оливковый костюмчик, состоящий из юбки-карандаша и короткого пиджачка. Под него симпатичную блузку, кремовую, с черной ленточкой галстука, – и готово.

Матильда сунула ноги в туфельки и вышла из дома.

Утро было замечательным ровно до оклика сзади.

– Мотенька…

Голос Матильде был отлично знаком. Тетя Параша навелась на цель. Послать ее, что ли?

– Не надо, – шепнула Малена. – Давай, я…

– Давай, – с радостью согласилась Матильда. Вот ведь… и как у Малены получается общаться с этими тварями? И так невозмутимо, спокойно, словно она с людьми говорит!

– Это же просто смерды. А ты с ними разговариваешь, как с равными…

– Все люди равны.

– Ошибаешься. В моем мире люди не равны по праву рождения, а в вашем – по праву знания и силы.