Константин Великий - Аркадий Малер

В то же время некоторые ариане пошли на весьма тонкую хитрость, отвечая православным их же терминологическим оружием. При написании слова оцоожшх; («единосущный») они незаметно вставили между буквами «о» букву «i» (йота), так что получалось слово ojiOioiJGioq («подобосущный»). При всей внешней комичности этой уловки она фундаментально изменяла желаемый смысл: одно дело быть единосущным с Богом-Отцом и другое — быть подобосущным ему. Например, человек может быть подобен Господу по благодати, но он не может быть с ним единосущным. Утверждение подобосущности Сына Отцу, это настоящее арианство, и последующие десятилетия оно станет одним из ключевых положений этой партии. Так добавление одной буквы может полностью изменить смысл всей фразы, недаром православные хотели застраховать орос введением таких тезисов, как «из сущности Отца», «Бога истинного от Бога истинного» и «рожденного, несотворенного», но даже при этих оговорках смысл ороса все равно меняется. Интересно, что требование не менять тексты «ни на йоту» вошло в поговорку. Греческая «йота» — это лишь «палочка», не всегда заметная невнимательному читателю, не случайно Христос говорил: «Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5:18). Спор про «омоусиос» и «омиусиос» станет одним из главных в богословии IV века.

Кроме догматического ороса Никейский Собор принял 20 канонов, с которых начинаются правила Святых Вселенских Соборов. Правило 4 утверждало, что для постановления епископов нужно не только три других епископа, но и митрополит соответствующей области, и тем самым закрепляло власть митрополитов. Правило 6 закрепляло митрополичьи полномочия трех ведущих епископов — Римского, Александрийского и Антиохийского. Правило 7 закрепляло такие же полномочия для епископа Иерусалимского. Так было положено начало территориальной структуре Вселенской Церкви как своего рода конфедерации крупнейших митрополий, ставших впоследствии ведущими Поместными Церквами. На II Вселенском Соборе в 381 году будет признана митрополия Константинополя, и после этого систему Вселенской Церкви можно будет назвать «пентархией» как властью пяти патриархатов — Римского, Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. Правила 8,11,14 оговаривают необходимые условия для возвращения в Церковь отпавших от нее во время гонений, и в этом смысле они направлены в осуждение крайностей новацианства и донатизма. Также Никейский Собор осудил Мелетианский раскол.

Эпохальным каноническим решением Никейского Собора было утверждение времени празднования Пасхи (Воскресения Христова). До этого момента не было единого канона о времени празднования Пасхи, что само по себе было абсолютным нонсенсом для Вселенской Церкви.

Лидировали две традиции — условно восточная, принятая в Малой Азии, а потом в Сирии, и условно западная, принятая в Риме и Александрии.

На Востоке Империи Пасху праздновали одновременно с иудейским Песахом 14-го числа месяца нисана из иудейского календаря, когда наступало полнолуние, что само по себе было вполне логично, но создавало очень большие проблемы морального характера, поскольку у многих христиан возникало превратное представление о том, что жизнь Церкви Христовой должна зависеть от жизни иудейской общины. Нередки были случаи, когда христиане из самых лучших намерений посещали иудейские синагоги, соблюдали иудейские ритуалы, считали, что именно у иудеев нужно брать какие-либо культовые реликвии, поскольку у них они более «подлинные». Именно поэтому Отцу Церкви святому Иоанну Златоусту пришлось написать целую книгу «Против иудеев», которая в основном посвящена объяснению несмышленым христианам, что Церковь не нуждается в связи с иудаизмом как религии, отвергшей Христа. По поводу сравнения иудейской и христианской Пасхи Иоанн Златоуст писал: «Разве не знаешь, что иудейская пасха есть образ, а христианская — истина) Смотри, какая между ними разность: та избавляла от телесной смерти, а эта прекратила гнев (Божий), которому подпала вся вселенная; та избавила некогда от Египта, эта освободила от идолослужения; та погубила фараона, эта — диавола; после той — Палестина, после этой — Небо. Что же ты сидишь со свечкою, когда уже взошло солнце?» По «восточной» получалось, что Пасха могла выпасть на любой день недели, в то время как для Церкви очень важны были именно дни недели в последних страданиях Христа и его воскресения. Как бы восточная традиция ни справлялась с этой проблемой, перенося Пасху на воскресенье после 14 нисана, ее главная проблема была в том, что в связи с определенными особенностями конструирования иудейского календаря в разных странах он проходил по-разному и все равно получался сбой. Между тем защитником традиции праздновать Пасху в тот же день, что и иудеи, был, например, священномученик Поликарп Смирнский.

Однако в Александрии возникла другая традиция праздновать Пасху в первое воскресенье после весеннего полнолуния, которое, в свою очередь, должно наступить после весеннего равноденствия (21 марта). Именно александрийская традиция празднования Пасхи была принята на Никейском Соборе, хотя календарные противоречия продолжались еще очень долго, пока в 525 году аббат Дионисий Малый не регламентировал христианский календарь, принятый во всей Церкви. Важно отметить, что именно император Константин ввел выходной день в воскресенье и дал этому дню христианский смысл. Седьмой день недели, который в то время был первым, посвящался «богу солнца», которому поклонялись римляне накануне принятия христианства. Из римской традиции определение седьмого дня как «дня солнца» перешло в «варварские» языки (ср. нем. Sonntag, англ. Sunday). Именно император Константин впервые объявил «день солнца» выходным днем 7 марта 321 года, а по мере его христианизации этот день стал называться воскресеньем.[2]

По окончанию Никейского Собора император Константин устроил праздник в честь двадцатилетия своего правления, в котором приняли участие все делегаты Собора. Характерно, что соборные постановления были разосланы по всем епархиям не только церковными организаторами Собора, но и самим императором. Именно с этого момента можно было однозначно сказать, что у Римской империи сменилась религиозная идеология. На тот момент это были настоящее торжество православия и победа Церкви, которую подарил ей Константин Великий.

Самым светлым, самым понимающим и самым помогающим человеком в жизни императора Константина была его мать — Елена. К сожалению, мы практически ничего не знаем о жизни матери Константина, о ее молодости, о ее пребывании в императорском дворе, но зато мы знаем о ее великих подвижнических делах, оказавших огромное влияние на дальнейшую историю Церкви. В этом отношении мать Константина представляет собой разительный контраст по сравнению с очень многими людьми, живущими в эпоху ее сына, в биографии которых мы вынуждены копаться только потому, что они каким-либо образом пересекались с Константином. Сколько нелепых и точных подробностей мы знаем из совершенно бездарной и мрачной жизни каких-нибудь Максимианов, Галериев, Максенциев, Максиминов, Лициниев, на место коих можно было бы легко поставить любого другого человека, который бы, может быть, не справился со своей властью, но хотя бы не принес столько горя другим людям или оставил бы после себя хоть что-нибудь, что вызывало бы минутное восхищение или просто приятное удивление. И пока Константину приходилось все время иметь дело с подобными людьми, разбирая и усмиряя их страсти, рядом с ним жила его святая мать, по всей видимости, тихо и незаметно, иначе бы мы наверняка узнали о ней гораздо больше, но зато она настолько помогала ему в самом главном деле его жизни, что их имена теперь неразрывно связаны в памяти Вселенской Церкви.