Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

История вассалитета в изолированном виде ограничивается изучением процесса формирования господствующего класса и взаимоотношений между различными его прослойками и государственной властью. История иммунитета имеет более широкое социальное содержание. Она охватывает развитие отношений между разными классами, включая сюда и самый многочисленный класс – крестьянство. История иммунитета отражает эволюцию феодального способа производства и специфику политических институтов, возникавших в ходе этого развития. Сторонники употребления термина «феодализм» в узком смысле слова и строго в соответствии с тем первоначальным значением, которое вкладывали в слово feodum авторы средневековых источников[707], склонны к отождествлению «феодализма» с вассалитетом. Но вассалитет бывает и без ленов, а можно ли представить себе «феодализм» без ленов, т. е. без «феода»? Выходит, вся разница между двумя господствующими толкованиями «феодализма» состоит в признании или непризнании пожалования как необходимого элемента «феодализма», в признании или непризнании «разделенного» характера земельной собственности. С точки зрения марксовой теории феодальной ренты, получение которой обусловлено специфической структурой земельных отношений (господская собственность – крестьянское владение) вопрос о пожалованности, разделенности или условности господской собственности на землю не имеет принципиального значения. Отсюда проистекает понимание «феодализма» как способа производства и, если угодно, общественно-экономической формации, а не только системы вассалитета-сюзеренитета на ленной основе.

Иммунитет существует до тех пор, пока в треугольнике АСВ сохраняются все три стороны. Как уже говорилось выше, исчезновение линии АВ означает падение не только иммунитета, но и самого феодального способа производства. Ликвидация линий АС и ВС возможна лишь в тех случаях, когда иммунитетная территория становится самостоятельным государством и В занимает место С, превращаясь из зависимого вассала или квази-вассала в независимого государя. Примеры такого развития дает эпоха феодальной раздробленности на Западе в X–XIII вв. Так называемый «полный иммунитет» никогда не может быть «полным» в буквальном смысле слова. Если иммунитетная вотчина становилась «государством в государстве», ни по каким линиям не связанным с высшим монархом, вместо иммунитета возникает суверенитет.

В случаях предоставления иммунитетной изолированности дворцовым землям роль С раздваивается. Как суверен и сюзерен он остается номинальным верховным собственником (С). Как получатель особых привилегий для своего частного хозяйства и как его реальный собственник он оказывается в положении В по отношению к самому себе и к населяющим его земли непосредственным производителям и стоящей над ними дворцовой администрацией.

Проблема периодизации истории исторической науки не может быть решена без изучения эволюции методов источниковедения. Вопросы историографии источниковедения, к сожалению, еще недостаточно разработаны. В литературе освещены только развитие отдельных отраслей источниковедения и деятельность наиболее крупных источниковедов, главным образом начала XX в. (А. А. Шахматова, А. С. Лаппо-Данилевского и некоторых других). В написанных нами разделах «Источниковедение» и «Дипломатика» во втором и третьем томах «Очерков истории исторической науки в СССР»[708] была сделана попытка проследить эволюцию научной мысли в области изучения отдельных групп источников на протяжении второй половины XIX – начала XX в., но связь этой эволюции с изменениями, вызванными в общественной жизни России подготовкой и проведением крестьянской реформы, специально не рассматривалась.

В рецензии А. М. Сахарова, А. Г. Подольского и Η. Н. Самохиной на первый том «Очерков истории исторической науки в СССР» был поставлен вопрос относительно роли реформы 1861 г. в развитии русской историографии. Авторы совершенно правильно критиковали высказанное в «Очерках» положение, будто после реформы «все более и более выявляется реакционный фальсификаторский характер буржуазной историографии»[709].

В то же время авторы рецензии вообще отрицали значение реформы как вехи в развитии исторической мысли[710].

Нам кажется, что при исследовании проблемы влияния крестьянской реформы на эволюцию источниковедения нельзя исходить из формальной даты – 1861 г. Период влияния надвигавшейся реформы можно начинать уже в 1858 г., когда правительство разрешило печатное обсуждение крестьянского вопроса.

Необходимо сравнить тематику и методологию источниковедческих работ конца 40-х – начала 50-х годов, с одной стороны, кануна и первых лет реформы – с другой.

Самым большим вниманием в источниковедении 50-х годов пользовались древнейшие памятники русской письменности – летописи. Исследователи летописей занимались в 50-х годах почти исключительно Повестью временных лет. Ей посвятили свои труды крупнейшие знатоки летописного дела И. И. Срезневский и М. И. Сухомлинов[711]. В начале проведения реформы интерес к летописям и «народной жизни», отраженной в них, проявился с новой силой в лекционном курсе Н.И. Костомарова (1862 г.), где наряду с Повестью временных лет автор разбирал некоторые позднейшие своды, областные летописцы и т. п., вводя подчас в научный оборот неопубликованные источники. Н. К. Бестужев-Рюмин, изучавший летописи в 60-х годах XIX в., тоже не ограничивался Повестью временных лет. Он привлек к анализу южнорусские летописные своды и польскую летопись Длугоша. Введение в сферу специального источниковедческого исследования более широкого круга летописных памятников, чем это было в 40-Х-50-Х годах, отражало стремление русской исторической науки добиться обоснованного решения целого ряда актуальных проблем, в той или иной связи затронутых в летописях.

Дальнейшее накопление материала в летописном разделе русского источниковедения и активизация российской историографии сделали насущной задачей источниковедения изучение сравнительно поздних летописей – летописных сводов Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Исследованием истории тверского летописания занимался в 70-х годах XIX в. И. А. Тихомиров.

Помимо расширения круга изучаемых летописей, в начале 60-х годов XIX в. были достигнуты значительные успехи в осмыслении основных задач, стоявших перед летописцами. В 50-х годах исследователи, изучавшие летописи, придерживались естественно-исторического понимания происхождения летописных сводов. Срезневский и Сухомлинов считали, что летописи возникли вследствие желания людей запечатлеть память о наиболее важных событиях своей истории. Таким образом, в основе их естественно-исторического взгляда на летописи лежала мысль о человеке как существе, наделенном от природы потребностью помнить, которая, по мнению названных авторов, и послужила первопричиной возникновения летописного дела. Это объяснение происхождения летописей исходило из наивного гуманизма раннебуржуазной философии истории. Создатель летописи выступал в этой схеме в виде социально и политически абстрактного лица.