Мелькнул чулок - Элизабет Гейдж

Но как только Кристин подходила достаточно близко, глаза Элтеи сужались, голос становился резким, и жестокий щипок вознаграждал доверчивого ребенка.

И хотя девочка понимала, что лучше всего обходить Элтею стороной и предоставить ей срывать гнев в ссоре с очередным любовником, мать постоянно требовала от Кристин определенную долю поцелуев и объятий и могла таить злобу неделями, если что-то было не по ней.

Элтея всегда манила одной рукой, а другую, с сюрпризом, держала за спиной.

– Угадай, что у мамочки есть для тебя?

Маленький подарок? Наказание?

Наученная прошлыми ошибками, девочка колебалась. Но размышлять не имело смысла, Элтея все равно была хитрее.

Если Кристин все же приближалась, рука, скрытая за спиной, взметалась, крепко обхватывала талию девочки, тихие грязные ругательства летели в лицо, а сильные пальцы впивались в самые чувствительные места.

Если же девочка боязливо жалась к стене, Элтея показывала конфету, которую тут же швыряла в мусорное ведро.

– Раз ты так обращаешься с матерью, я это лучше выброшу! Мне конфеты ни к чему, уж это точно!

И шоколадка, по-прежнему в обертке, могла лежать в ведре по нескольку часов, а иногда и дней – искушение, которому трудно было противиться. О том, чтобы взять лакомство, и думать было нельзя – Элтея заметит, и суровое наказание неминуемо.

Так что уж лучше не обращать внимание на приманку.

И лишь после, в конце недели, соблазнительное лакомство отправлялось на помойку.

Когда мать причесывала Кристину и тонкие шелковистые светлые волосы мягким покрывалом ложились на плечи, нежный голос ворковал:

– Какая ты у меня красавица! Позаботишься обо мне, когда состарюсь, правда?

И гибкие пальцы гладили и ласкали плечо, так что не было возможности сопротивляться наслаждению, теплому, вкрадчивому…

Но мысли о старости, должно быть, разозлили Элтею, и тут же щетка с треском опускалась на голову девочки, а пальцы, словно щипцы, выкручивали узкое запястье.

Как часто аппетитное пирожное, остатки жареного картофеля, последний кусочек пиццы летели в мусорное ведро, когда в животе у Кристин было совсем пусто. Элтея знала, что чувствует Кристин. Элтея всегда обо всем знала. Кристин научилась скрывать голод даже от себя, иначе это приводило к жестоким играм, из которых она не могла выйти победительницей.

Жизнь с Элтеей рано сделала девочку расчетливой и осторожной. И хотя Кристин с самого начала знала, что враг в любом случае выиграет поединок и невозможно противостоять его силе и хитрости, она, по крайней мере, научилась сводить к минимуму потери и извлекать для себя маленькие удовольствия, крохотные преимущества.

Но главное, она умела выжить. Кристин в голову не могло прийти, что существуют дети, для которых опасность ассоциировалась с ночными кошмарами, темными подвалами, смертью, призраками, но только не с матерью. Нет, подобные дети, если только существуют, наверняка принадлежат к иной расе.

Шли годы. Кристин с матерью успели побывать в дюжине городов от Кливленда до Балтиморы… но девочка не замечала разницы – окружающий пейзаж почти не менялся: либо серая унылая улица, где находился дешевый отель или пансион, либо бетонная глыба шоссе и автостоянка рядом с мотелем. Кристина с нетерпением ждала зимы, которую они обычно проводили в Майами. Там можно будет поиграть на пляже, пока Элтея охотится за клиентами.

Дни тоже были одинаковыми: пончики на завтрак, гамбургеры на обед, несколько часов, проводимых в одиночестве, пока Элтея с дружком были заняты, и незнакомые мужчины, чьи руки, рты, пенисы причиняли боль – боль, которую девочка уже не чувствовала.

Элтея никогда не целовала Кристин на ночь, просто закрывала дверь в спальню, уже поглощенная мыслями о мужчине, ожидавшем в соседней комнате.

У Кристин не было дня рождения. Пока она не увидела по телевизору, как празднуют другие дети, даже не подозревала, что такой праздник бывает. Позже, уже став взрослой, она выдумала этот день – чтобы получить полис социального страхования.

Для нее не было ни Дня Благодарения, ни Рождества, разве только один из дружков Элтеи шутливо поздравлял ее с праздником, когда они обедали в дешевой столовке или у себя в номере. Хэллоуин, Пасха и Четвертое Июля были непонятными ритуалами, выполняемыми персонажами телевизионных сериалов.

Кристин никогда не получала подарков от Элтеи, – традиционных, обернутых бумагой и перевязанных лентой – щедрость матери ограничивалась несколькими монетами в те дни, когда заработки были выше обычного. Девочка приучилась ожидать подарки от мужчин – игрушки, браслеты, брелочки и совершенно не подходящие для ребенка вещи вроде миниатюрных бутылочек со спиртным, перочинных ножей, пепельниц.

Чарли, самый добрый из дружков Элтеи, любил переодеваться к обеду и вести дам в ресторан. Он всегда просил подать детское меню для Кристин и иногда даже водил ее поесть мороженого и стоял вместе с ней в очереди, держа ее на плечах. Кристин получала от него пакетики с жевательной резинкой, мешочки с карамелью, ленты и, наконец, врученную с большой церемонией тряпичную куклу.

И в постели Чарли отличался от других, брал ее осторожно, медленно и всегда спрашивал:

– Тебе не больно?

– Нет, – пожимала плечами девочка.

Он любил гладить ее по голове, запускать тяжелую руку в тонкие волосы. А она не понимала, как надо себя вести с Чарли.

У нее не было роликовых коньков, кукольных домиков, плюшевых медведей. Только одежда, придирчиво выбираемая Элтеей с тем расчетом, чтобы в как можно более выгодном свете показать хрупкое тельце девочки, расчески и заколки, миниатюрные комбинации, пояса с подвязками… и мужчины.

Кристин видела и слышала почти все, что проделывала Элтея с клиентами, и вскоре научилась делать то же самое.

Она поняла, что мужчины, хотя и любили самый акт обладания, в душе оставались мечтателями и фантазерами. Они приходили к Элтее, чтобы притвориться, будто наказывают ее, или претерпеть наказание от нее. Мужчины жаждали испытать или причинить боль и унижение, и Кристин вскоре уже прекрасно умела удовлетворять их желания, быть жертвой и палачом. Именно тогда ее платья и трусики, туфельки и крохотные чулочки стали такими же орудиями их профессии, как кнуты и шелковые веревки матери. Но сама Кристин ничего не чувствовала. Ее голос и тело принадлежали незнакомцам, которые получали свою долю наслаждения, корчились в мгновенных конвульсиях экстаза, прежде чем навсегда исчезнуть в полутьме, окружавшей мир за четырьмя стенами ее комнаты.

Кристин принадлежала только огромная спасительная пустота внутри, позволявшая чувствовать себя в безопасности… холодной… мертвой…

К девяти годам она стала странным, неописуемым созданием, зарабатывающим не меньше любого главы семьи – администратора среднего звена.