Отдаю свое сердце миру - Деб Калетти

– Ладно, увидимся, – говорит Джефф, потому что совершенно очевидно, что внимание Уилла переключается на другой объект, как только Аннабель выходит из дверей школы. Она бежит к нему, и он подхватывает ее на руки. Она болтает ногами в воздухе. Это выглядит глупо, как в приторном подростковом кино, но кому какое дело? Она целует его.

Они целуются и целуются, и наконец он опускает ее на землю. Но стоит ей коснуться ногами земли и распахнуть счастливые глаза, как она видит его: Хищника. Он стоит у дверей спортзала. И пристально смотрит на них.

Аннабель чувствует болезненный укол вины прямо в сердце. Вины и… чего-то еще? Неловкости? Смутной тревоги?

– Давай сваливать отсюда, – говорит Уилл.

* * *

Аннабель встречается с дедушкой в маленьком городке Бивер-Фоллс в штате Пенсильвания. Лесная тропа выходит на двухполосное шоссе с пугающе узкой обочиной. Наконец она спускается в долину, где на больших земельных участках стоят дома. Ее внимание привлекает молодая женщина, которая на ходу болтает по телефону, зажимая трубку между плечом и ухом. Женщина достает почту из почтового ящика у дороги.

Хищник не отпускает – что она говорила? Он не отпускает ее сейчас точно так же, как не отпускал тогда. Это Аннабель вынимает почту из ящика. Выбегая из дома в шортах, майке и шлепанцах. В стопке почты она замечает конверт. Это от Хищника. Она открывает конверт прямо там, у ворот, потому что он неестественно толстый. Настолько толстый, что удивительно, как туда вообще впихнули то, что там лежит.

Когда она вытаскивает содержимое, ей становится не по себе, потому что это письмо. Настоящее письмо, написанное очень мелким почерком. Кто сейчас пишет письма? Она пересчитывает страницы. Тринадцать. Она ни разу в жизни не написала столько страниц, неважно, о чем.

Она читает первые строки. «Мне просто нужно было облечь в слова то, что я почувствовал, когда увидел тебя с тем парнем, Уиллом. Я знаю, что это он, мне сказал Джефф. Мне пришлось у него спросить, раз ты решила скрыть это от меня. Догадываюсь, что ты испытала настоящую боль, позволив мне узнать правду таким жестоким способом».

Она прерывает чтение. Или, скорее, перелистывает страницы и видит, что содержание примерно одинаковое. «Как ты могла? Ты сделала мне больно. Я любил тебя. И ты это знала». Он что-то пишет про свой день рождения, ему исполнилось восемнадцать. Про то, как чувствовал себя одиноким и забытым. Как она проигнорировала его в тот день, и это после того, что он сделал ее день рождения незабываемым. Она и не знала, что у него день рождения. Никто не знал.

Она потрясена. Одно дело – подозревать, что творится у человека в голове, и совсем другое – видеть правду в реальных словах, выплескивающихся на бумагу, страницу за страницей. Среди них и слово любовь, но оно украдено и искажено. Как и другие слова: красивое, будущее, мы. Над ними нависает буря ярости. Это тревожит. Она не знает, что делать с этим письмом. Она приносит его домой вместе с купонами на скидки от Papa Murphy и QFC и счетом за электроэнергию от Puget Sound. Письмо остается лежать на кухонном столе.

Она тотчас забывает о письме, потому что происходит что-то еще: звонит он. Когда на экране телефона высвечивается его номер, она отпрыгивает в ужасе, как если бы увидела ядовитое существо. После такого письма ей противно даже прикасаться к телефону. Звонки смолкают. Но вскоре телефон опять оживает. Тишина. Звонок. Тишина. Звонок. Ядовитое существо отступает и является снова. Она должна с ним разобраться. При всем нежелании приближаться к нему она просто обязана изгнать эту мерзость из своего дома раз и навсегда. Когда уже в который раз звонит телефон, Аннабель отвечает, морщась в отвращении, как если бы презренное существо корчилось в бумажном полотенце у нее в руке. Она зажимает трубку между плечом и ухом, совсем как та молодая женщина, что заходит к себе в дом сейчас и здесь, в Бивер-Фоллс в Пенсильвании.

– Белль, – произносит он.

Нет, он кричит сквозь слезы.

Он выходит из себя. Он просто теряет рассудок. Кажется, будто все, что сидело в нем и сдерживалось до поры до времени, вдруг вырвалось на свободу. Ущемленное эго открыло дверь в темный и уродливый подвал, где уже заждались монстры.

* * *

– Что это такое, Аннабель? Что за письмо?

– Мама!

Она так рада, что мама уже дома после работы. У Джины в руках злосчастное письмо.

– Меня это пугает, Аннабель. Это какое-то зловещее дерьмо.

Малкольм сидит на высоком табурете. Он замирает, так и не дочистив апельсин. И даже не перебивает Джину напоминанием о том, что с нее должок за ругательство. Он понимает, что разговор слишком серьезный.

– Он звонил. Сегодня был странный день. Вчера он видел меня с Уиллом.

– Думаю, надо сообщить об этом. Хотя я даже не знаю, кому. Какому-нибудь консультанту по этим вопросам? Возможно, школьному психологу. Ума не приложу. Но мы не можем оставить это…

– Просто он очень расстроен.

– Очевидно. Тринадцать страниц расстройства.

– Я поговорила с ним. Думаю, он успокоился.

– Господи, Аннабель. Тринадцать страниц.

– Я поговорила с ним. Думаю, все в порядке.

Хотя она так не думала. Просто не хотела лишний раз волновать Джину. Она рассказала об этом Уиллу. Он пригласил ее к себе домой. Они сидели на диване в комнате отдыха, как прежде, он держал ее в своих крепких объятиях, и – ужасно больно об этом вспоминать – казалось, будто он пытается уберечь ее от какой-то страшной беды. Как бы мерзко ни было на душе, она блаженствовала, чувствуя себя защищенной в его руках.

Ее снова захлестывает ненависть к себе.

«Да, – говорит Хищник. – Да, да, именно так. Именно так это и должно быть».

Она бежит по дороге, от дома к дому. Двое мальчишек – с тощими ногами, в полосатых бейсбольных штанах, высоких носках и сине-красных футболках – перебрасываются бейсбольным мячом. Эта дорога, она жестока.

Потому что перед глазами оживают другие картины: Малкольм – книгочей, ученый ум – делает робкие попытки в своем первом виде спорта, бейсболе, поддавшись на призывы издалека Этого Негодяя Отца Антония, бывшего спортсмена. Нет ничего хуже, чем отцы – в прошлом спортсмены. Малкольм с азартом включается в игру, хотя явно ненавидит стоять в «доме», когда к нему со свистом летит мяч. Грядущая трагедия станет для него завершением сезона, и это единственное благо, которое она принесет.

Аннабель и Уилл сидят на одеяле, раскинутом на травянистом холме возле начальной школы Челленджер, наблюдая за игрой. Малкольм в бело-голубой форме. Он занимает позицию аутфилдера[128]. Джина болеет на трибунах, но Аннабель и Уилл сидят ближе к Малкольму, потому что Уилл помогает ему в игре. «Так держать, дружище! Перчатку на землю. Глаза на мяч». Когда настает очередь Малкольма бить по мячу, они передвигают одеяло. Малкольм обожает Уилла. Аннабель – тоже, и не только за бейсбол.