Подлеморье. Книга 1 - Михаил Ильич Жигжитов

дома на четвереньках ползает пьяный Макар Грабежов.

— У-у, ссуки!.. Радуйтесь… милостивца… государя нашего!.. На батюшку руку подняли!.. Пр-ридет… кровью будете плакать!.. С-суки неверные!..

А Тудыпка стоит на крыльце, смеется и про себя поет:

Я Лозовского приказчик,

Рубь в карман,

                      копейку — в ящик.

Приходи ко мне, Цицик.

Разудалый я мужик.

У Тудыпки в нынешнем году уже две сетевые лодки пойдут в море… Десять рыбаков своих.

Для него есть царь, нет его — все равно… лишь бы у власти был господин Керенский.

…Сегодня Вера с Магдаулем принимали гостей. После шумной и веселой гулянки все разошлись по домам. Лишь Кешка с Улей остались.

Женщины — все о родном Бирикане: не остановишь их! Кеша, уже одетый в тулуп, топтался у дверей.

— Ну, Уля, поедем. Надо дать покой людям.

— Хоть бы наговориться-то. Опять увезешь на Покойники, усадишь за починку сетей.

— Я ж толковала тебе, — Вера качает зыбку. — Не вылетай замуж за рыбака.

— За кого же вылетать-то? Я ж его, чертушку, чуть не с детства люблю!

— Помню, помню, — Вера рассмеялась, отошла от зыбки. — Еще девчонкой все пела… Ужо чичас…

— Я сама!.. — Уля вскочила, заспешила:

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Тебе, мать, не поймать

Серого утенка.

Тебе, мать, не узнать

Моего миленка!

Вера звонко перебила:

Я поймаю, я поймаю

Серого утенка.

Я узнаю, я узнаю

Твоего миленка!

А Ульяна, отбивая дробную чечетку, захлопала в ладоши:

Нет, нет, не поймать

Серого утенка.

Нет, нет, не узнать

Моего миленка.

Заплакала Анка, а Вера подскочила к Кешке, ухватилась за кудрявый чуб.

— А ну!

Вот поймала, вот поймала

Серого утенка.

Вот узнала, вот узнала

Твоего миленка!

— Эх, Улька, какого ты селезня зацапала!

Обе женщины, хохоча, навалились на Кешку. Он и сам хохочет: отбивается шутя, охает, будто от сильной боли… Притворился пьяным-распьяным — и бух на пол.

— Уй, мужика убили! — Даже Волчонок смеется. Анка плакать перестала.

Но вот Кешка, облапив смеющихся женщин, кинул их на топчан.

Ульяна с трудом поднялась.

— Поп, когда венчает, наказывает мужу «беречь жену, яко священный сосуд»! — Подскочила к Кешке, надела ему шапку. — А ты чо делаешь? Своими лапищами трясешь, как кедринку, тово и смотри, что шишки полетят! Сына мне вытрясешь!

— И докуда ты будешь? — Кешка запахнул тулуп. — Конь-то замерз.

— Ой, про Орленка-то я забыла!

Наконец распрощались.

— Ну, готовьтесь к поездке. Отвезу вас до Бирикана, а там с Королем подадитесь в Баргузин. А я воспользуюсь, пока батьки нет дома — говорят, в город укатил. — Кешка вздохнул. — Уж как я по матери соскучился!

— Съезди, съезди, Кешенька! Ты уж совсем ее забыл… — Уля первая побежала к кошевке.

Настоявшись на морозе, вихрем помчался конь в сторону Покойников.

— О каком таком сыне ты баила? — обнял жену Кешка.

Ульяна, заботливо укутанная в волчью доху, подтолкнула его в бок.

— Милый, нагнись ко мне!

Кешка еще крепче прижал ее к себе.

— Что?..

— Кажись, понесла… сына тебе… хочу…

Мельников выпустил вожжи, Орленок рванулся, понес. На раскате сани опрокинулись.

— Не зашиблась? — с тревогой спросил Кешка, поднимая жену.

Уля счастливо засмеялась.

— Господи!.. Господи!.. Хорошо! Как хорошо! Красиво-то! Луна, горы, голубой снег!.. Господи!

Золотой диск лупы освещал все окрест так ярко и отчетливо, что даже далекие гольцы Баргузинского хребта и покрытые темным лесом Черемшанские горы виднелись, словно днем. Только сейчас они выглядели гораздо мягче — в каком-то теплом серебристо-пепельном освещении. В природе все доверительно-откровенно. О чем-то тихо шепчет тайга, а море слушает ее и, белоснежно синея, улыбается.

Уля огляделась: вдруг узнала то место, где в прошлую зиму была неводная иордань, в которой едва не утопилась. «Дура ведь, ушла бы от такого счастья! Надежный мой Кеша. Живешь с ним — ни о чем не думаешь. Счастье мое!.. И счастлив будешь ты, который во мне, — с таким папкой-то…»

— Я люблю! — вдруг на все замерзшее море закричала Ульяна.

— Я люблю-ю-ю! — подхватило многоголосое эхо…

— Чудачка ты моя!..

«Скоро и у меня будет сын!..» Заглянул в Улино лицо — оно улыбчиво синеет на лунном свете. «Родная моя!»

Тишина. Только изредка пустынное море нет-нет да зазвенит от упавшей с тороса льдинки. Идут, слившись в одно дыхание, двое — в голубовато-пепельную даль.

Еще вчера Ганька пригнал от Мельникова коня, впряженного в разливистую кошевку. И вот вся семья Волчонка едет в Бирикан, к Королю.

По дороге завернули на Покойники за Кешкой, а его не оказалось дома.

— Во-он там они тянут на Черемше, у самой дороги, — показала Уля на большую черновину на льду залива, — Грабежов загулял.

Магдауль узнал Кешку издали, по его могутной фигуре и резким, быстрым движениям. Как обычно, носился Мельников от крыла к крылу большого морского невода. То тому подможет своей медвежьей силой, то другому совет даст. А сам не перестает наблюдать за ходом невода, чтоб невод шел ровно, стройно — чтоб уши левого крыла равнялись ушам правого — тогда мотня невода растянется и пойдет ровно к приборной иордани, словно гигантский кит, раскрыв свою необъятную жоркую пасть, на ходу вбирая в ненасытную утробу всю рыбешку, которая попадается ему на пути.

— Лево крыло, шевелись! — раздается в морозном воздухе звонкий голос Кешки. — Право крыло, что ослеп?! Куда прешь?!.

Магдауль из тысячи голосов различит сильный голос молодого башлыка Мельникова.

Заметив подъезжающих, Кешка пошел к ним навстречу.

— Запил чертов Макарушка! Вот пришлось… Ну, поедемте!.. Ой, стойте, стойте! — башлык помахал рукой рыбаку.

— Мне, что ли!

— Не-е, Сеньку зову!

Подбежал раскрасневшийся Самойлов и весело поздоровался с Магдаулем.

— Что, Кеша?

— Я еду в Бирикан. Остаешься за Макара.

— Ладно! Ты там присмотри, Кеша, нам с Маршаловым невест! Ха-ха-ха!

— Это можно! — засмеялся и Мельников.

— Хушь одно дельное дело мне поручил. А то все измываешься надо мной. То Маршалов мусолит меня, то в лапищи к Хионии суешь! — ржет Сенька. — Хушь один раз башлыком побуду!

Едут молча. Монотонно визжат подрези, поскрипывают сани, цокают подковы. Лишь иногда закричит Анка, закутанная вместе с матерью в огромную доху. Ганька мечтает, как он поднесет подарок деду Воулю. Встанет на минуту перед ним Цицик. Зажмется сердечко у Ганьки. Гонит