Телохранитель для мессии - Юлия Морозова

Мужчина развернулся и пошел в обратную сторону, а я, оставив все глобальные размышления на потом, последним усилием сменила растерзанную рубашку с ампутированными рукавами на чистую, забралась под теплый плащ, чуть подвинув своих так и не проснувшихся подружек, и сдалась на милость заждавшимся сновидениям.

Нахальный острый стебель, непонятно как пробравшийся сквозь дерюжку, куртку, жилет и рубашку, колол кожу. И никакие старания не помогали избавиться от настырного раздражителя. Чертыхнувшись, я открыла глаза навстречу наступившему утру. Оно оказалось превосходным. Все как положено: нежно пригревающее солнышко, поющие птички, легкий теплый ветерок и красота позднего лета вокруг. Воспоминания о прошедшей ночи, не выдержав конкуренции с солнечным днем, трусливо скрылись в глубинах памяти.

Мийя на удивление спокойно сидела рядом, играя с куклой, сооруженной из каких-то тряпок. Я с ужасом опознала в них мою безнадежно испорченную рубашку с оторванными рукавами.

— Солнышко, — просипела я, — где ты это взяла?

— Мама дала, — охотно пояснила девочка.

После двух таких простых слов надежда скрыть от попутчиц ночное происшествие приказала долго жить.

Я перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы полюбоваться спиной сидящей на козлах женщины, оскорбленной в лучших чувствах.

— Тайя, — вкрадчиво начала я, — я могу все объяснить…

Она даже не повернула головы на мой негромкий оклик.

«Все понять — значит все простить. Или обидеться еще больше». Пусть обижается! Неужели я должна была ее разбудить со словами: «Ты знаешь, подруга, я тут волкодлака прибила, и теперь ты можешь спокойно спать»?! Не хочет разговаривать — принуждать не буду! У меня тоже гордость имеется…

Стараясь отвлечься от жалости к несправедливо обиженной себе, я решила уделить должное внимание окружающему пейзажу. Все вокруг было до боли знакомо — та же природа, но с каким-то неуловимым отличием, которое никак не давало мне покоя. Листва и трава как будто зеленее, оперение у птиц ярче, а небо голубее. Я, разумеется, не доктор биологических наук, но все-таки…

Что это — влияние магии на природу или наоборот?

«Да у нас здесь юннат завелся!» Этому юному натуралисту давно пора появиться, чтобы узнать хоть что-то об этом мире, а не давать отпуск голове, тратя впустую кучу времени.

Как мне не хватало наставника, проводника, которому я могла бы довериться и который помог бы мне узнать больше об этом удивительном мире!

«Вот только не нужно снова призывать мертвяков!» Ой…

За этими грандиозными размышлениями я не сразу заметила, что наш обоз остановился.

«Обед!» — первая мысль, пришедшая мне в голову.

Но есть почему-то не хотелось…

От тракта ответвлялась узкая, извилистая дорога, ныряющая в заросли дикой малины. Настало время попрощаться с попутчиками. Водящий отдал приказ, повозку вычленили из поезда и вывели под уздцы нашу лошадку на новый путь. Прощание было недолгим и скупым. Всего несколько минут — брешь в обозе ликвидировали, и он двинулся дальше. Рядом с нами остался лишь Голова стражи. Мужчина нерешительно мялся, скреб бороду и многозначительно хмыкал.

— Всего хорошего, рент Алат, — учтиво попрощалась я. — Счастливого пути.

Рент подавился очередным хмыканьем.

— Ну ты… Рель… это… не забудь, если вдруг что, спроси Алата, — напоследок напомнил он, прежде чем неохотно пустить коня по следу удаляющегося обоза.

Мы подождали, пока не исчезли последние клубы пыли за поворотом.

— Ты умеешь произвести впечатление на мужчин, — в первый раз за утро заговорила Тайя, понукая лошадь пойти неспешным шагом по стелющейся впереди дороге.

— Это да, это я могу. — Скромность никогда не относилась к почитаемым мной добродетелям.

Малинник не думал заканчиваться, обступая узкую дорогу, по которой едва могла проехать телега. Цепкие плети норовили ухватиться за одежду, а если повезет, то выдрать клок волос, за что и страдали, безжалостно отсеченные моим ножом. Повозку на колдобинах ощутимо потряхивало. Птичий гомон не смолкал ни на минуту. Тело под одеждой взопрело. Мийя, которую разморило после сытного обеда, свернувшись клубочком, посапывала у меня под боком.

Вдруг наша лошадь изумленно заржала, застыв как вкопанная. Я с интересом посмотрела на причину ее удивления. Из-за очередного поворота дороги, опираясь на клюку, ковыляла сгорбленная бабулька. Волосы, аккуратно упрятанные под цветастый платочек, востроносое лицо и хитрые блеклые глазки с подслеповатым прищуром. Клюка проворно перебирала дорогу, маленькие ножки семенили в нашу сторону.

— Деточки! — обрадованно заверещала старушка, ковыляя еще прытче. — Мне вас небушко пожаловало! Торбочка моя кудыть-то запропала… Оченьки старушечьи разглядеть чаво могуть? Ить ничаво не зрят, окаянные! Ваши-то глазоньки молодые, вострые, гляньте вона в тех кусточках…

Мой взгляд непроизвольно метнулся к указанным клюкой кустам. Малинник невозмутимо хранил свои тайны при себе. Не стоило и пытаться разглядеть потерянную кошелку с такого расстояния в густых зарослях малины! Передо мной настойчиво замаячила перспектива поисков пропажи, а совесть не позволила ее проигнорировать. Виски легонько сжала начинающаяся мигрень.

— Ах ты старая хрычовка! — неожиданно напустилась на старуху Тайя.

Я ошарашенно упала обратно в телегу, из которой уже почти выбралась, чтобы пойти и детально обследовать заросли.

— Вот это видела?! — Тайя бросила вожжи, чтобы освободить руки для составления фигур из трех пальцев. — Сама по кустам шурши, пока своим костылем по маковке не получила!

«Сурово она с бабулькой!» Не замечала за Тайей неуважения к старшим.

Мийя, проснувшаяся от громких криков, тоже с удивлением взирала на мать. Лошадь переступала с ноги на ногу и нервно всхрапывала.

— Подруга, ты чего?.. — осторожным шепотом поинтересовалась я.

Обернувшись, Тайя обожгла меня гневным взглядом.

— Помолчи! — повелительно прошипела она и вернула внимание к воспрянувшей было от моего заступничества старухе. — Ну-ка пошла отсюда, древняя кочерыжка! И чтоб я тебя больше не видела!

Бабка обиженно засопела и растаяла в воздухе, подернувшись полуденным маревом. Даже клюки не осталось на укатанной земле, чтобы напомнить о ее пребывании. Тайя невозмутимо стеганула кобылу, и та резво снялась с места. А я наконец-то поняла, что жарко мне не только из-за припекающего послеполуденного солнца: браслет горячил левое плечо. Но не до болезненного ожога, чтобы обратить на него внимание незамедлительно.

— Мам, а почему бабушка исчезла? — озвучила мои противоречивые вопросы девочка.

— Потому что, доченька, это не бабушка.