Черноморский набат - Владимир Шигин

– Господин подполковник, потрудитесь объясниться, почему вы самовольно прекратили крейсерство и укрылись в порту, – вопрошал он недавнего любимца. – Ведь и провизии, и пороха у вас в достатке?

– Я не намерен подвергать флотилию в жертву неприятелю, число и вооружение которого умножилось чрезвычайно!

– Но ведь Качиони подвергает! – с раздражением бросил Гибс, только что получивший известие, что Качиони потрошит турок уже перед самыми Дарданеллами.

– Качиони обычный разбойник, ничего не смыслящий в высокой стратегии, я же просвещенный мореплаватель и мыслю категориями высокими!

Махнув рукой, Гибс отправился писать очередную жалобу в Петербург, теперь уже на Лоренцо.

Тем временем флотилия Качиони имела серьезную баталию у острова Макронисос с флотилией алжирских пиратов. Алжирцы были побиты и бежали. Качиони же вернулся к себе на Кеа, где с пушечной пальбой отпраздновал новую победу. Туда на Зеа вскоре прибыл корсиканец лейтенант Анжело Франчески, просить Ламбро снова идти под руку мальтийского рыцаря.

Выслушав лейтенанта, Качиони молча налил в свой стакан вина:

– Ты видишь этот стакан и вино в нем? Быть может, это не лучший стакан и не самое лучшее в нем вино! Но я всегда пью только из своего стакана и только свое вино! Пить же из рук какого-то мальтийского недоумка пусть пробуют другие!

А вскоре Качиони пришла радостная весть – его недруга Зборовского за неспособностью отозвали в Петербург, взамен же прислали генерал-майора грека Томару. Качиони эту новость прокомментировал своим капитанам следующим образом:

– Одного генерала я уже выжил из здешних мест, и выгнать другого мне ничего не стоит!

Онемевшие от величия своего начальника, корсары внимали ему с полным благоговением.

А вскоре следом за Зборовским убрали с флотилии и ни к чему не способного рыцаря Лоренцо. Обиженно спрятав свой нос в кружевное жабо, тот отбыл в Петербург.

– Я еду защищать свою попранную честь и славное имя!

В Петербурге рыцарю объявили, что Россия в его услугах более не нуждается и выставили вон. Больше Гульельм Лоренцо нам не интересен.

Что же касаемо его прозябающей без дела в Сиракузах флотилии, то ее начальником был определен старый друг Качиони посланник на Мальте капитан 1-го ранга Антонио Псаро.

Именно в это время к Качиони на остров Зеа пришло письмо от драгомана турецкого флота Мавроениса. От имени султана драгоман предлагал Ламбро перейти под султанскую длань, за что он получал бы сразу россыпь щедрот: прощение за пролитую османскую кровь, наследственное правление на любом из выбранных им островов Архипелага и 200 тысяч золотых монет в придачу. В противном же случае ему было обещано, что «султан пошлет великую силу для того, чтобы усмирить Вас».

Читая это послание, и Качиони, и его капитаны вдосталь повеселились.

– Уже и не помню, когда так смеялся! – говорил старый корсар, вытирая выступившие слезы. – Это же надо, Качиони в прихвостнях у турок! Вот умора, так умора!

Ответом на султанское послание был новый рейд и захват новых судов.

В сентябре Качиони закончил кампанию 1789 года и зазимовал на Ионических островах, принадлежавших Венеции, где отдыхал от трудов в объятьях молодой жены. Ближе к весне перебрался к себе на Зеа, готовиться к новым походам.

Как оказалось, угрозы драгомана Мавроениса не были пустыми словами. Пока флотилия Качиони крейсировала в морях, турки подготовили удар по Зеа. Решено было напасть врасплох на остров и уничтожить базу дерзкого корсара. Это почти удалось. Греческие наблюдательные посты обнаружили турецкую эскадру почти под самым берегом на рассвете в самый последний момент, когда к берегу уже плыли лодки с десантом. Однако корсарские суда, за исключением одного, успели выскочить из бухты и скрыться, прежде чем турки заблокировали выход из бухты. Одним из последних через кольцо вражеских судов прорвался Ламбро Качиони на «Северной Минерве», у которой турецким ядром была повреждена грот-мачта. Рядом со старым корсаром навзрыд плакала его молодая жена, не ожидавшая, что ее семейная жизнь начнется столь бурно.

Оставшееся в порту судно корсары подожгли, чтобы оно не досталось неприятелю. Все причалы и склады на острове были уничтожены, а изменившие султану старшины казнены. Узнав об этом, старый пират надрезал ладонь руки. Подняв окровавленный кинжал, объявил соратникам:

– Клянусь своей кровью и кровью своих предков, что не будет мне покоя, пока я не отомщу за Зеа! Благослови душу мою, Господи! А потому велю всем идти промышлять по своей воле и топить османов и всех их сподручных, невзирая на их флаги без всякой пощады! Клянитесь мне в том!

Капитаны безжалостно резали свои ладони. Кровь обильно капала в прозрачную средиземноморскую волну.

– Клянемся! Клянемся! Клянемся!

К весне 1789 года Екатеринославская армия была увеличена до 80 тысяч, а Украинская – до 35. Первая долженствовала занять линию Днестра. Вторая – прикрывать действия Первой и держать связь с австрийцами.

Первыми в тот год начали, понукаемые старым Гассан-пашой, турки, которые неожиданно напали на наши и австрийские передовые отряды. После первой же стычки австрийцы, по своему обыкновению, отступили. Наши же во главе с генералом Дерфельденом дважды разбили нападавших на голову при Максименах и Галаце. А вскоре в дивизию Дерфельдена прискакал Суворов и принял над ней командование. Этому назначению предшествовала своя интрига. Так и не получивший после очаковского ранения никакого назначения, Суворов отправился в Петербург, где представился императрице. Поблагодарив ее за награды, он поклонился ей и, вздохнув, сказал:

– Матушка, я прописной!

– Как это? – спросила Екатерина.

– Меня нигде не поместили с прочими генералами и ни одного капральства не дали в команду! – еще раз вздохнул генерал-аншеф.

В тот же день Суворов был назначен в Украинскую армию, куда немедленно и отправился. Там он и вступил командование дивизией, расположенной между реками Серетом и Прутом. Одновременно Потемкин добился увольнения Румянцева и сосредоточил власть над двумя армиями в своих руках. В румянцевских полках начались ревизии и выявление былых недостач.

Тем временем турки, воспользовавшись заминкой противника, решились нанести сильный удар. Многочисленный корпус под начальством Османа-паши двинулся на Фокшаны, дабы разбить сначала австрийцев, а потом обратиться и на наших. Узнав об этом, командовавший левым флангом австрийской армии принц Саксен-Кобург-Заальфельд (отличившейся в прошлую кампанию победами при Батушане, Бойана-Лоси и Рогатине и при взятии Хотина), немедленно отписал письмо с просьбой о помощи командиру ближайшей к нему русской дивизии. Это был Суворов.

– Я выступаю! – велел передать принцу генерал-аншеф, пробежав глазами присланную бумагу.