Что это за игра? - Дженнифер Доусон

Это были лучшие слова, какие ей только говорили, потому что она им поверила. В глубине души, там, где это было важнее всего, Грейси ему верила. Она взяла его за бедра и выгнулась ему навстречу.

– Я очень близко. Ты меня с ума сводишь.

Он застонал.

– Позволь мне довести тебя до разрядки. Я несколько недель слушал, как ты кончаешь, теперь мне нужно это почувствовать.

Джеймс провел рукой вниз по ее бедру, его пальцы легко коснулись ее трусиков. Но она оттолкнула его руку.

– Ты обещал, никаких прикосновений ниже талии.

Джеймс посмотрел ей в лицо, его зеленые глаза горели.

– Ты, наверное, шутишь.

– Нет, не шучу.

Грейси это убивало, но она была намерена держаться.

В его груди послышалось низкое рычание.

– Не вынуждай меня уходить домой. Я хорошая девочка.

Он прикусил ее нижнюю губу.

– Ты меня убиваешь.

Грейси толкнула его в грудь.

– Сядь.

Джеймс с глубоким вздохом подчинился. Как только он сел, Грейси забралась к нему на колени и оседлала его. Проведя зубами по его шее, она описала бедрами круг.

– На чем мы остановились?

Их губы снова встретились, но теперь это был не медленный, легкий поцелуй. Это был неукротимый, грязный поцелуй, посрамивший бы любого подростка. Их частое, неровное дыхание смешалось, воздух стал горячим. Джеймс схватил Грейси за ягодицы, и они вместе задвигались в пульсирующем ритме.

Она сорвала с него рубашку и прильнула к нему. Когда невероятно чувствительные пики соприкоснулись с его кожей, все ощущения Грейси обострились. Джеймс рванулся вверх, запрокинул голову и зашипел. Все его мускулы напряглись.

– Проклятье!

Грейси опустила голову и укусила его сосок, потом погладила его кожу языком. Джеймс со звериным рыком схватил ее хвостики, намотал ее волосы на руки и притянул ее голову ближе. Ее шею кольнула боль, но эта боль мгновенно превратилась в наслаждение. Их рты сплавились в голодном поцелуе, и она ничего не могла с этим поделать. Грейси обезумела. Фильм почти кончился. Она взялась за пуговицу на его джинсах, расстегнула молнию, просунула пальцы под его трусы и погладила его твердую плоть.

– Твой член мне снился, – прошептала она ему в ухо, – я представляла, как встану на колени и оближу тебя всего.

– Иисусе! Нам конец.

Он перевернул ее и в одно движение освободил ее от трусиков. Она точно так же лихорадочно стащила его джинсы вниз по бедрам. Его мужское естество оказалось напротив ее влажной сердцевины, головка коснулась ее чувствительного бугорка, Грейси вскрикнула и резко вздрогнула. Джеймс что-то пробурчал, раздвинул ее ноги и стал водить своим жезлом вверх и вниз вдоль нежных складок. Она инстинктивно выгнула спину.

– Да, боже, да!

Джеймс сжал ее груди вместе, перекатывая соски, потом поочередно взял каждый в рот, тем временем его член дразнил ее самым немилосердным образом. Это было мучительное наслаждение. Он увлажнил ртом твердые пики ее грудей, его пальцы поглаживали и пощипывали, язык щелкал по чувствительным пикам, в то время как его мужское орудие скользило по влажной, налившейся плоти между ее бедер. Грейси пришла в неистовство, потеряла всякое ощущение реальности. Напряжение нарастало. Туже. Глубже. Сильнее. Она взорвалась. Оргазм накрыл ее сокрушительными волнами наслаждения. Одна мощная схватка следовала за другой. А в следующее мгновение Джеймс вошел в нее, наполнил ее своей плотью. Это было… невероятно правильно. Идеально. Грейси провела руками по его спине, потом вниз, по твердым ягодицам и вцепилась в его тело. Она хотела, ей было необходимо почувствовать его полное обладание.

– Джеймс, сильнее. Возьми меня!

Он застонал, и Грейси стала свидетельницей того, что не думала когда-нибудь увидеть. Профессор Джеймс Донован потерял самообладание. Издав низкий рык, он сделал мощный толчок, переполняя ее. Это было сумасшествие. Лихорадка неистовой страсти. Они были как животные. Он вонзался в нее снова и снова, и Грейси снова и снова испытывала разрядку, содрогаясь всем телом. Он брал ее безо всякого милосердия. Врезался в нее. Требовал. Обладал. Он куснул ее за шею, куснул сильно. Еще один оргазм взорвался в ней. Грейси рассыпалась, распалась на миллион крошечных частиц чистого наслаждения, испытывая самый сильный оргазм своей ее жизни. Джеймс последовал за ней и, яростно вонзаясь в нее, с громким криком затрясся в экстазе.

Грейси так переполняли эмоции, что она почувствовала стеснение в груди. Ее сердце гулко билось, в теле еще стихали последние волны прокатившихся через нее ощущений. Джеймс рухнул на нее, и она обняла его за шею. Оба тяжело дышали и были потные.

Наконец Грейси, переводя дыхание, смогла проговорить:

– Ты меня навсегда погубил.

– Хорошо. – Прошептал Джеймс ей в ухо. – Пропал твой обет целомудрия.

Грейси засмеялась.

– Вот так и заканчиваются все благие обеты целомудрия – ты голая на диване у парня, а твои трусики валяются на полу.

Джеймс поднял голову и улыбнулся ей той самой, берущей за сердце, улыбкой с ямочками. Грейси охватила паника. Она в беде!

– Джеймс.

Зеленые глаза смягчились.

– Грейси, я знаю.

– Ты знаешь?

«Боже, пусть это будет правдой!»

Он кивнул и взял ее за подбородок.

– Я тоже это чувствую.

По-видимому, до поры до времени этого было достаточно, потому что Грейси снова расслабилась и устроилась в его объятиях, предоставив всем мыслям улетучиться.

– Дядя Джеймс!

К Джеймсу подбежали две девочки с одинаковыми светлыми волосенками. Они с восторгом обняли его крошечными ручонками за ноги. При виде этого зрелища сердце Грейси странным образом екнуло и растаяло. Явление, которое, казалось, в присутствии Джеймса стало происходить с ней пугающе часто. С каждой минутой, проведенной с Джеймсом, она увязала чуть сильнее и чуть глубже. Грейси приводило в ужас, но ничто не могло помешать ей наслаждаться этим уикендом. Тем более что они проводили вместе так мало времени.

Джеймс наклонился и обнял двойняшек.

– Как поживают мои девочки?

Они просияли одинаковыми улыбками, глядя на него так, словно это он вешал на небо луну. Одна девочка сказала:

– Лиззи нравится мальчишка.

Лиззи посмотрела на сестру и нахмурилась.

– Вовсе нет!

– Девочки, помните, что я говорил вам про мальчишек? – спросил Джеймс серьезным тоном, хотя его рот складывался в улыбку.

– Они противные! – хором ответили двойняшки.