Дорогое удовольствие - Татьяна Никандрова

А потом я вновь посмотрел на ее губы и… Черт, меня просто переклинило. Вырубило соображалку и потянуло ко дну.

Должно быть, именно поэтому я решил дать ей шанс.

Дальше между нами все закрутилось как в долбанной центрифуге – порывисто и стремительно. Я и сам не понял, как втянулся в эти странные недоотношения, которым трудно было подобрать адекватное определение.

Камила стала для меня чем-то вроде оазиса в раскаленной пустыне бесконечных трудовых будней. Я приезжал к ней, когда мне было хреново, слушал ее беззаботное щебетание и отдыхал головой. Она была максимально чуткой, нежной и трахалась с такой естественной, бурной отдачей, что мне стоило огромных усилий не вестись на ее пылкие признания.

Да, мне было хорошо с Камилой, но я ни на секунду не забывал о том, что ее страстная горячность – лишь фарс, купленный за деньги.

Я помнил историю нашего знакомства. Помнил слова, которые она мне говорила, и жадный блеск ее карих глаз. Тогда передо мной была красивая, но до противного инфантильная девочка с непомерно развитой паразитической амбицией на роскошную жизнь.

И я упорно удерживал эти воспоминания на затворках сознания, пользуясь ими как защитной оболочкой от зарождающихся чувств. Я умело сохранял дистанцию, не позволяя нам с Камилой по-настоящему сблизиться. Но и вычеркнуть ее из своей жизни насовсем не получалось.

Мне было очевидно, что это путь в никуда, что мы никогда не придем к той точке, которую в сопливых женских романах именуют фразой «хэппи энд», что наша связь скоротечна и эфемерна… Я все понимал, но ничего не мог с собой поделать.

У меня образовалась какая-то необъяснимая дурная зависимость от этой глупой смешливой девчонки, от ее кокетливых взглядов, от умопомрачительного секса с ней. Мне нравилось, как она стонала, как выкрикивала свое плаксивое «Анто-о-н», как обсасывала мои пальцы своими охуительными губами, как кончала, сотрясаясь всем телом…

Поэтому с каждым днем, с каждым месяцем я загонял себя, а заодно и ее все глубже в капкан самообмана, легкомысленно надеясь, что безвыходная ситуация разрешится сама собой…

И вот однажды капкан захлопнулся.

Глава 50

Тщательный обыск, заполнение каких-то бланков и изъятие мобильного телефона – вот список необходимых процедур перед свиданием в следственном изоляторе. Рей велел держаться уверенно, но сдержанно, поэтому я предельно внимательно слушаю разъяснения уполномоченных сотрудников, чтобы не переспрашивать одно и то же дважды.

В изоляторе стоит какой-то странный запах: кислого супа, чистящих средств и почему-то железа. А еще в воздухе явственно чувствуется атмосфера надломленной воли и безнадежности. Мрачно как-то все вокруг, тоскливо… И лязг металлических затворов душу леденит.

Не знаю, как люди добровольно соглашаются тут работать, но я бы на их месте из депрессии не вылезала. Уж больно безрадостно выглядит этот тусклый, изредка мигающий свет в длинных коридорах, выкрашенных болотно-зеленой краской.

Комната для свиданий представляет собой небольшое помещение, разделенное на две части стеклом. По обе стороны от него вмонтированы телефонные трубки на проводе. Те самые, которые лет двадцать назад были у всех домашних телефонов.

Если честно, раньше я думала, что разговоры через стекло, которые так часто показываются в американских фильмах про тюрьму, не имеют ничего общего с нашей российской действительностью. Но, оказывается, очень даже имеют. Значит, и правда придется обходится без прикосновений и без возможности почувствовать близость человека – только голос и картинка.

Я сажусь на небольшой деревянный табурет и принимаюсь тревожно перебирать пальцами ткань юбки. Нервничаю просто ужасно. Ладони мокрые, сердце в груди гудит, и даже желудок то и дело сжимается от волнения.

Мы с Антоном не виделись больше трех месяцев. Это же много, чертовски много! Интересно, он обрадовался, когда узнал о моем стремлении его навестить? Или отнесся к этой новости с типичным «пепловским» равнодушием? Боже… А вдруг он и вовсе не хотел меня видеть?

Находясь в квартире Рея и Риты я даже не сомневалась в правильности принятого решения, а теперь вот почему-то боюсь… Вот будет кошмар, если Пеплов не придет на свидание, тем самым окончательно разорвав нашу и без того хлипкую, держащуюся на одних лишь воспоминаниях связь…

Пока я барахтаюсь в своих трусливых мыслях, дверь по ту сторону стекла распахивается и в комнату уверенной неторопливой походкой входит Он.

Держится так, словно мы с ним не в СИЗО встречаемся, а в его офисе. Мне так и хочется подскочить на месте и выпалить: «Добрый день, Антон Максимович!» Удивительно, но даже в обстановке казенной убогости он выглядит впечатляюще круто. Этакий лев, временно заключенный в клетку, но ни на секунду не сомневающийся в том, что его место на свободе.

Первое слово, возникающее в голове при виде Пеплова, – это слово «люблю». На несколько секунд меня прямо-таки переклинивает от щемящей нежности, которая горячей карамелью плавит сердце. Он все такой же красивый и статный. Аккуратно зачесанные назад волосы, легкая небритость и острый взор, затянутый беспросветный мглой, – вот он, мой любимый мужчина. Первый и пока что единственный.

На какое-то время я, застигнутая врасплох взбушевавшимися эмоциями, просто зависаю с приоткрытым ртом. Мне хочется так много сказать и сделать, но я не могу даже моргнуть – порабощена магическим взглядом черных глаз, сфокусированном на мне.

Боже… Как он смотрит! Никто и никогда так на меня не смотрел. Даже через стекло взор Пеплова пронизывает меня до костей, до основания, до глубины души…

Антон неспешно опускается на стул и, не отрывая от меня глаз, подносит к уху телефонную трубку. Сглотнув подступившее к горлу смятение, я несколько раз хлопаю ресницами, а затем следую его примеру.

– Привет, Камила, – голос Пеплова звучит глухо и как будто бы из далека, но... Это все равно его голос. Самый родной и самый любимый.

– П-привет, – споткнувшись на первой букве, отзываюсь я. – Ты…Ты так хорошо выглядишь…

Я знаю, что у нас всего полчаса и надо говорить о чем-то важном или, как минимум, наполненном смыслом, но умные мысли хоть убей не лезут в голову. Я все еще пребываю в прострации и даже близко не могу сформулировать то, что у меня на душе.

– Спасибо, – Антон улыбается уголками рта. – Дай угадаю, ты думала, я буду побитый и замученный?

Его тон полон иронии, и я невольно смущаюсь. Наверное потому, что на самом деле именно так я и думала. Столько ужасных репортажей о жизни в тюрьме видела по телевизору,