Когда ты исчез - Джон Маррс

мы не успели даже распаковать вещи, как Эдвард потащил меня в магазин «Тиффани» на Пятой авеню. Тот и правда словно застыл во времени, совсем как я представляла. Наверное, это был самый счастливый день моей жизни; я разглядывала стеклянные витрины и примеряла сверкающие браслеты и ожерелья, выставленные в коробочках голубого, как яйцо малиновки, цвета. Заметив фотографию Одри на стене второго этажа, улыбнулась, словно вернувшись домой.

Эдвард, по своему обыкновению, умудрился раскрасить этот день еще более яркими красками. Он вывел меня в центр зала, взял за руки и многозначительно откашлялся. В магазине воцарилась тишина.

– Ты что делаешь? – прошептала я, заливаясь румянцем.

– Не думал, что когда-нибудь снова задам этот вопрос… Кэтрин, не окажешь ли ты честь стать моей женой?

Я вытаращила глаза.

– Да, конечно, – всхлипнула я, и покупатели и продавцы вокруг дружно зааплодировали.

– У нас все готово, доктор Льюис, – улыбнулся менеджер в элегантном костюме и повел нас наверх, в отдельный смотровой зал.

Там, на темных подушках, ряд за рядом, звездами в нашей маленькой вселенной лежали обручальные кольца.

– Я не сторонник долгих помолвок, так что давай сразу выберем кольца на свадьбу? – предложил Эдвард.

Спорить я не стала. После раздумий остановила выбор на золотом колечке с бриллиантом, которое само просилось на палец. Как только его уложили в знаменитую коробочку и фирменный пакет, я выскочила из магазина и бросилась обратно в отель, трепетно прижимая к груди собственную частичку «Большого яблока» на двадцать четыре карата.

Тиффани была права. Кто тебя мог утешить – тому ты обязан по гроб жизни.

Потом, слишком взбудораженные, чтобы замечать разницу во времени, мы с Эдвардом по рекомендации его приятеля отправились отметить помолвку в итальянский ресторан на Манхэттене. Когда он открывал дверь из матового стекла, изнутри раздался такой рев, что меня чуть не снесло звуковой волной. За столиками сидели мои родные и друзья; они высоко поднимали бокалы с шампанским и вопили пуще иерихонских труб.

Эдвард оплатил перелет до Нью-Йорка всем моим детям и самым близким друзьям. Джеймс утром приехал из Мексики, где был на гастролях; Роджер, Том, Аманда и Селена примчались следующим за нами рейсом вместе с сыновьями Эдварда. Стивен и Байшали прибыли прямиком со своей виллы на юге Франции. Даже Ширли, мачеха Саймона, преодолела страх перед самолетами и впервые за восемьдесят семь лет решилась на полет.

– Эдвард просил благословения у каждого из нас, – шепотом сообщила мне Эмили. – Ширли сказала, что, если ты ему откажешь, она сама за него выйдет.

Кажется, еще никого я не любила так сильно, как Эдварда в тот момент. Я бы сделала ради него что угодно – за одним исключением. Я так и не рассказала ему правду о том, что Саймон нас бросил. Эту тайну мы с Ширли решили унести с собой в могилу.

– Я надеюсь, на сегодня все сюрпризы кончились? – спросила я, пробуя на десерт восхитительный чизкейк с амаретто. – Потому что больше мои нервы не выдержат.

Эдвард улыбнулся.

– Остался еще один. Но с ним подождем до завтра.

20 декабря

Детский хор трогательно выводил слова «Тихой ночи»[37], а я шагала по лиловому ковру к белому алтарю в Центральном парке.

Небесно-голубое свадебное платье от Веры Вонг, которое выбрала Селена, сидело на мне идеально. Подружки невесты – Эмили и Оливия – уже стояли возле священника, взволнованно держась за руки моих мальчиков. В сказочных огнях, увивавших арку, мерцала легкая поземка под ногами. Я медленно шагала к своему жениху, стоявшему в окружении шаферов – моих будущих пасынков.

Встав лицом к лицу с любовью всей моей жизни, которую так долго искала, я чуть слышно прошептала «да», совсем не чувствуя зимнего морозца, потому что меня грело тепло, идущее из груди.

Наши дни, 19:05

Кэтрин шипела от злости, пытаясь добиться от Саймона сочувствия, взывала к остаткам его совести… Все было без толку. Он так и не объяснил, отчего ее бросил.

Атмосфера в комнате заметно переменилась. Когда он заговорил о Джеймсе, в его голосе впервые прозвучало раскаяние. Однако Саймона привела сюда не память о былом и не слово, данное покойнице.

Кэтрин решила сменить тактику.

– Почему именно сейчас? – спокойно спросила она. – Ты сказал, времени осталось мало. Это потому, что мы стареем?

Саймон обвел комнату взглядом. Он смотрел куда угодно, только не на нее. Потом рассеянно закусил изнутри щеку.

Кэтрин так и не поняла: то ли Саймон решил проигнорировать вопрос, то ли попросту его не услышал, думая о своем. Он вел себя совершенно непредсказуемо.

– Чего ты от меня хочешь, Саймон? – проникновенно сказала она, словно общаясь с испуганным ребенком. – Что, по-твоему, я должна знать?

Он встрепенулся, как будто очнувшись от дурного сна и не совсем понимая, где находится. Саймон дряхлел на глазах, и это ее пугало.

Странно, почему ей вообще есть дело до мужчины, который так мерзко с нею обошелся?

Несмотря на то, как он поступил с Полой, Кэтрин его больше не боялась. Даже ненависть – и та понемногу стихла. Теперь она испытывала к мятежной душе лишь жалость. Во время разговора Кэтрин не раз замечала, что он ее вроде и не слушает, потому что у него на лице застывала равнодушная маска. Этим он ужасно кого-то ей напоминал. Кэтрин стала мысленно перебирать знакомых, пытаясь понять, кого именно.

Саймон ощутил на языке вкус крови из прокушенной щеки и вновь стиснул кулаки. Глаза остекленели, мысли разбежались в разные стороны, но он ничего не мог с собой поделать – оставалось лишь ждать, когда приступ пройдет сам. Он впился ногтями в ладони, надеясь, что хоть это поможет набраться сил и сказать то, что надо.

Он то погружался в воспоминания Кэтрин о второй свадьбе, то уплывал куда-то. Отвечать с каждым разом становилось сложнее. Слова во рту превращались в кашу – чем быстрее говорил, тем сильнее они путались.

– У меня не мозги в голове, а швейцарский сыр, – пожаловался он как-то раз доктору Сальваторе.

Врач предупредил, что это один из симптомов. Саймон прожил так целый год, списывая свое состояние на горе, стресс и раскаяние. Правда открылась не сразу. Оказалось, что Господь припас для него последнее испытание. Можно сбежать от кого угодно – только не от самого себя.

– Да у тебя Альцгеймер! – выдохнула Кэтрин, напугав их обоих.

Все вдруг встало на свои места. Она вспомнила, что то же самое творилось с Маргарет, матерью Селены. Когда ей поставили диагноз, муж перевез ее из Англии в Испанию