16 наслаждений - Роберт Хелленга

– Только одну?

– Да, это все.

Он пожал плечами.

– А какую поставить дату погашения? О каком времени мы говорим? – Он оценил мой возраст. – Пятидесятые годы, верно?

Я должна была подумать об этом. Я подумала.

– Рим, – сказала я, – две тысячи семнадцатый год.

– Две тысячи семнадцатый? – Он посмотрел на меня внимательно, чтобы понять, шучу я или нет. – Вы что, сумасшедшая? – Он покачал головой. – В этом нет никакого смысла. Мы не погашаем марки на пятьдесят лет вперед. Леди, я думаю, вы все неправильно поняли. Почему бы вам просто не подождать? В чем смысл? Вам повезет, если вы доживете до две тысячи семнадцатого года. Как и всем нам.

– В этом есть смысл для меня, и этого достаточно.

Он снова покачал головой.

– Вы можете навлечь на себя много неприятностей, – сказал он. – Священники, когда посмотрят на это и увидят, такую дату, скажут: «Эй, что это значит?»

– Ни один священник ее не увидит. Мне это нужно просто для себя самой. Пожалуйста, не спрашивайте, зачем мне это надо, потому что я не могу вам сказать.

– О'кей, но мы за это возьмем дополнительную плату, вы понимаете. За риск. В этом нет никакого смысла.

– В этом есть смысл для меня.

– Но я не могу дать Вам марку две тысячи семнадцатого года. У нас нет таких марок.

– Марка тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года тоже подойдет.

– О'кей, леди, это то, что вы хотите?

– Да, то, что я хочу.

– Вот эта марка, – сказал он. – Они сейчас стали выпускать их на десять лет вперед. Вы хотите, чтобы я ее приклеил?

Я лизнула марку, которую он мне дал, и приклеила ее в правом верхнем углу открытки. Он настроил колесико машинки для почтового штемпеля.

– Какую дату вы хотите?

– Сегодняшнюю. Какое сегодня число – второе марта?

– Сегодня третье.

– Хорошо, ставьте третье.

Он прокрутил еще несколько цифр. – Вы знаете, – сказал он, – машинка все равно не штампует первые две цифры, так что будет просто семнадцать.

Он поднял рычаг, вынул открытку и протянул ее мне: ROMA ORDINARIE 3. – 3.17.

Он взял с меня за открытку двадцать тысяч лир, еще двадцать тысяч за почтовую марку, триста за штемпель и еще пять тысяч за погашение при помощи ручного штампа. Общая сумма составила сорок пять тысяч триста. Почти тридцать долларов.

Стоила она этого? Я не знаю, но я была в настроении тратить деньги. Большую часть суммы, оставленные мне Сандро, я истратила на одну из больших авторучек «Монблан», которые рассматривала до этого. На большую, черную и красивую.

– Ее хватит на всю жизнь, – сказала я продавцу, как будто пыталась продать ее ему. – У каждого должна быть хорошая авторучка. И кроме того, мне же надо чем-то писать.

– Это самый лучший пишущий инструмент на земле, – сказал он.

– Покажите мне, как ее заправлять, пожалуйста.

– Certamente. – Он снова открутил колпачок ручки. – Это кнопка фильтра. Когда вы поворачиваете вот его, он приводит в движение мембрану. Вы поворачиваете ее до конца, видите, и затем опускаете кончик пера в чернила и поворачиваете ее назад. Таким образом вы выдавливаете воздух через отверстие в вытяжном клапане. Когда воздух выходит, образуется вакуум, правильно? И если перо ручки полностью погружено в чернила, чернила будут засасываться при помощи вакуума, понимаете? – Он ртом изобразил звук, обозначающий, что чернила засасываются при помощи вакуума. – Затем вы поворачиваете вот так. – Держа ручку над открытой бутылочкой с чернилами он слегка повернул кнопку фильтра так, что четыре капельки сине-черных чернил упали в бутылочку. – Таким, образом, остается место, чтобы чернила могли равномерно распределиться в полости ручки.

Я не была уверена, что хорошо поняла весь процесс, но в принципе я знаю, как заправлять авторучки.

– Не хотите купить бутылочку чернил? – спросил он.

– Нет, спасибо, – ответила я. – Я должна сегодня вечером вернуться во Флоренцию.

Не хочу везти их в сумке. – Я показала ему свою гарвардскую сумку.

Он понимающе кивнул.

Когда я вышла из магазина, я знала, что самым важным было как можно быстрее вернуться назад во Флоренцию. Но я не помнила, как добраться до станции, и боялась, что, если возьму такси, может не хватить на билет. Вместо того чтобы пересчитать деньги в кошельке, я стала припоминать, сколько точно мне дал Сандро и сколько я потратила на пиво, на открытку и на ручку. Я старалась восстановить в памяти момент, когда Сандро протягивал мне деньги (мы стояли перед его домом в ожидании такси), но не могла вспомнить, дал ли он мне две бумажки по сто тысяч или одну стотысячную и две по пятьдесят. Я пыталась отследить свои шаги и сложить: сколько потратила на пиво, сколько опустила в коробку для пожертвований в церкви, сколько заплатила за открытку, марку и почтовый штемпель, и сколько за ручку, и взял ли он что-нибудь с меня за чернила, и еще я забыла про купюру в пятьдесят тысяч лир, которую дала клерку внизу, – но каждый раз получалась разная сумма. Так что я села за стол напротив Пантеона, заказала еще пива и написала открытку Сандро:

Саго[153]Сандро!

Когда мы сошли с поезда в Риме, ты поцеловал меня в щеку и сказал, что любишь меня, и я верила тебе. Я пошла вслед за тобой на станцию, держась на расстоянии около двадцати шагов. Твоя жена ждала тебя. Она оказалась выше, чем я ожидала, и выглядела лучше. Красивая, лощеная, модная. Ты прошептал ей что-то на ухо, и она рассмеялась, и потом вы сели в такси и уехали. Ты ни разу не оглянулся назад. Но я по-прежнему верила тебе, и по-прежнему верю сейчас и всегда буду верить.

С любовью,

Марго

Но у меня не было адреса, так что я не могла ее отправить. Я так никогда ее и не отправила. Я сохранила ее. Храню до сих пор. Я до сих пор верю, что он любил меня, и всегда буду верить.

Я закрыла жалюзи в квартире Сандро, чтобы не смотреть на площадь, на бело-зеленый фасад церкви Сайта Кроче, на нравоучительную статую Данте (который не выказывал никаких признаков переживания за мое положение – не то что в случае с Франческой), на людей, спешащих по своим делам, думая, что в жизни есть смысл и цель.

Сидя на большой деревенской кухне в Абруцци с сестрой и матерью Сандро, поедая поджаренный хлеб с чесноком и оливковым маслом, я была так уверена, что Сандро собирался сделать мне предложение, и была так счастлива этой перспективе, что никакое другое будущее казалось невозможным. Когда он не сделал предложения, я не была разочарована: просто не представился подходящий момент для предложения, и потом, у нас впереди был еще Рим. И когда он не попросил моей руки в Риме, я не сильно озаботилась этим: ведь он расстроился из-за церковного суда, и у него были небольшие проблемы с эрекцией (хотя мы до этого провели великолепную первую ночь в Риме), и еще я не захотела продать книгу этому скользкому Мартелли.