В двух шагах от вечности - Алексей Доронин

«Крестьяне, сеньор… в основном indìgenas. Как только рухнула власть и охрана сбежала, они вышли с палками и молотками и разбили все, до чего смогли дотянуться».

«Но зачем? Какое-то суеверие?» – Рихтер не раз слышал про луддитские настроения в разных странах. Когда водители такси протыкаликолеса беспилотным машинам, а рабочие выводили из строя беззащитных роботов.

«Совсем нет! – прервал его мысли ответ старосты. – Батареи построены агрохолдингами на земле индейских общин, а энергию людям продавали втридорога. Эти идиоты не знают, что всё уже национализировано! Что всё это народное. Будем бороться с вредителями, сеньор. Человеческого языка они не понимают, значит, будем использовать спецсредства».

И вывел на экран изображение двух «лайфхаков» для борьбы с вредителями. Несмертельных, но болезненных. Будто речь шла о кроликах или койотах. Этот в прошлом алькальд, то есть председатель муниципалитета, а ныне районный комиссар точно не пропадет при любой власти, подумал Макс и сделал себе пометку о нем. А еще про дороговизну воды для крестьян, о которой между делом обмолвился чиновник, имея в виду их неплатежи и недоимки, которые он собирался взыскивать.

Разбираться было некогда. Но совет по этике должен этим заняться и взять под свой контроль. И не его одного.

Они ехали дальше. Макс слушал эфир. Хриплый женский голос быстро тараторил на каком-то местном диалекте, так что он ничего не понимал без подсказки. Но после небольшой настройки оказалось, что его компьютер в браслете знает даже местные говоры! А вот сам разговор был ни о чем – об урожае, погоде, местных сплетнях.

«Слишком легко нам пока все удается. Как бы не случилось чего», – подумал Максим и покосился на своих попутчиков. В кузове грузовика временами не было слышно ничего, кроме звука работающего мотора. Видимо, всем было немного не по себе, вот разговор и не клеился. Партизаны выглядели угрюмыми и апатичными. И могли ехать, подолгу не проронив ни слова. Боевой опыт у большинства был невелик, поэтому неудивительно, что ожидание боя их угнетало. Даже шумный и экспансивный Санчес, обычно заряжавший всех своей энергией, притих и сидел, повесив голову, медленно жуя вяленные бананы из пачки.

Бодро выглядели только Пабло и Паблито… что можно перевести на немецкий как Пауль и Паульхен, а на русский – как Павел и Павлик. Если все остальные дремали по очереди, то этим перебежчикам сон как будто был не нужен. Они помогали советами, наставляли новичков, рассказывали разные истории, поднимающие дух. Повезло, что в их отряд попали такие бойцы, кем бы те раньше ни были, подумал Рихтер.

После того, как позади остались прибрежная низменность и город Веракрус, шоссе тянулось по холмистой равнине, из тех, что можно найти и в Старом Свете. Не очень похоже на те колоритные пейзажи, которые ожидаешь увидеть в Мексике, – с причудливой формы утесами, каменистыми или песчаными пустынями, воспетыми в фильмах-вестернах.

Крупной живности не было, но мелочь сенсоры постоянно фиксировали. И не все были такими безобидными, как разноцветные попугаи, которые исчезли, когда они въехали в более засушливую часть страны. Иногда встречались тарантулы, сколопендры, гремучие змеи и прочая дрянь.

Виссер, который в бытность экологом-волонтером где только не побывал, хорошо разбирался в ядовитых тварях.

В живности и токсинах он разбирался куда лучше, чем в людях, мог полчаса рассказывать про причины гибели кораллов и масштабного вымирания земноводных.

Но даже Рихтер – сам считавший себя записным идеалистом и гуманистом – хватался за голову, когда слушал его пассажи про то, что злых людей на Земле нет. Голландец говорил, что ему иногда стыдно, что он белый. По его словам получалось, что белые люди придумали рабство и колонизацию, а до них этого в девственном мире не было. Еще говорил, что всегда виновата среда, что каждого можно исправить, что любая культура и любой обычай имеют свою ценность для человечества… Максим мог бы с ним здорово поспорить после того, как сам понаблюдал за некоторыми «милыми» обычаями во время своей службы в Африке и Азии. Но не трогал его. Сам он считал, что мир не без злых людей. Может, их меньше, чем добрых. Но даже одного хватит, чтобы обчистить вам карманы, изнасиловать или перерезать глотку. А большинство людей – никакие. Не добрые и не злые. Добрые для своих, недобрые для чужих, и самые золотые – для себя-любимого.

Виссер же считал, что даже камни имеют права. И бактерии, и вирусы. А уж древние экосистемы имеют их побольше, чем люди. Потому что некоторым из них миллионы лет. Голландец успел прожить год в Кении, позащищать и африканских слонов, и черных браконьеров, никогда не задумываясь, что и те, и другие могли убить его без всяких сантиментов. В свое время он подписал много петиций, включая одну за запрещение трансгенетики. Например, возмущался, что пытались вывести карликовых слонов. И радовался, когда генетические модификации многоклеточных организмов ограничили Всемирным Кодексом, который сторонники и некоторые противники называли «Divine copyright». То есть закон о защите авторских прав Господа Бога. «С собой люди могут делать, что хотят, – говорил Виссер. – А зверей пусть оставят в покое. Ты согласен, Макс?».

Максим никогда с ним не спорил. У него хватало куда более важных вопросов, чтобы забивать ими голову. Опасность для экосистем он и сам осознавал. Но пока у человечества были другие насущные проблемы. Например, климат. И еще – сами люди.

Даже во время их пути погода сильно шалила. Раскаленный ветер пустыни мог вдруг смениться густым тропическим ливнем, а потрескавшаяся земля одного округа – новообразовавшимися болотами в другом. Старожилов (что за идиотское слово!) спрашивать было бесполезно, но все они клялись, что еще десять лет назад погода была более ровной и привычной.

Чем дальше они отъезжали от побережья к плоскогорьям, тем меньше становилось тропической экзотики. Растительность выглядела почти как в Южной Европе. Разве что тут и там встречались кактусы разных пород.

Максим подумал, что если в степях Евразии по легенде на могилах воинов растет ковыль, то здесь – колючие опунции всех форм и размеров. Которые в народе прозвали «тещин стул» и «тещин язык». А поскольку людей тут погибло насильственной смертью видимо-невидимо, кактусов в местах, где почва посуше, было много. Как ему сказали, гораздо больше, чем пятнадцать лет назад, – ведь климат становился только суше. Кактусы тут ели в любом виде, и это была не экзотика, а вроде картошки для Belarussians. А еще их перегоняли в местный алкоголь. Он это знал по собственному опыту, потому что пробовал эти блюда и напитки. Все напитки с градусом Рихтер терпеть не мог, и его раздражали попытки напоить «из уважения».

Подсказки Д-реальности пока были недоступны. Ее базовую станцию они везли в грузовике в собранном виде, чтобы развернуть локалку по прибытии. В дороге у них имелась только связь, но не боевое целеуказание. Если бы на них напали, пришлось бы воевать по старинке, хотя революционеров этим не напугать. Но, к счастью, никто не атаковал караванна марше.

Лишь однажды в двадцати километрах от города Веракрус пуля попала в один из автомобилей сопровождения, которые им придали местные силы милиции на этом участке дороги.